Константин Писаренко - Патриарх Никон. Загадки Раскола

Конечно, случались и промахи, когда арестант попадался из «молодчих» или «бедных». За полгода безгрошовый контингент занял едва ли не полтюрьмы, и тогда Морозов, хорошо знавший, какому субъекту доверил Москву, выступил в качестве адвоката москвичей. 23 февраля 1648 года Боярская дума распорядилась: «Кто приведчи с поличным, а о указе бить челом не учнет неделю, и тем отказывать». С того момента Плещеев располагал семью днями, чтобы раскусить, кого подцепил на крючок, после чего «мелкую рыбешку» отпускал на волю, а к «крупной» вызывал истца, оформлял «битье челом», и лишь потом тот испарялся уже навсегда…

Ко всем вышеперечисленным проблемам добавлялась еще одна – самая важная – реакция на политику Морозова царя Алексея Михайловича, 17 марта 1646 года отпраздновавшего семнадцатилетие. Вдруг юноша захочет проявить самостоятельность, вследствие которой из миролюбия попробует возразить опекуну или, наоборот, в патриотическом рвении ринется вперед раньше времени и навредит главному делу? Борис Иванович, безусловно, опасался подобного развития событий и постарался нейтрализовать потенциальную угрозу. Каким образом? Ответ очевиден: молодого человека нужно отвлечь от государственных дел чем-то иным, ему крайне интересным. И кому, как не «дядьке» царя, быть в курсе всех пристрастий и симпатий Алексея Михайловича! Естественно, Морозов ведал, к чему больше всего лежит душа государя, – к церковным правилам и церковной литературе. Вот на что-то необычное, удивительное из этой области Борис Иванович и обратил внимание монарха, а именно на кроткого священнослужителя Стефана Ванифатьева. «Муж благоразумен и житием добродетелен, слово учительно во устех имеяй… глаголаше от книг словеса полезныя, увещевая со слезами… ко всякому доброму делу» – так о нем отзывались современники. Именно такого склада, «учительного», духовный отец «регенту» России и требовался. Незадолго до венчания на царство августейшего отрока Морозов и назначил Ванифатьева протопопом Благовещенского собора, который по совместительству исполнял обязанности духовника самого царя.

Протеже первого министра легко добился того, что желал вельможный покровитель. Искренность Ванифатьева, красноречие и начитанность, тихий нрав подкупали и собеседника, умудренного жизнью. Что же говорить о молодом венценосце. Алексей Михайлович довольно быстро заразился идеями нового духовника и с головой ушел в мир православных обрядов, канонов и текстов. К тому же юноша внимал учителю не в одиночестве, а в компании с другим сверстником, набожным и неплохо образованным. 8 сентября 1645 года Федор Михайлович Ртищев, рядовой стряпчий, сын лихвенского дворянина, вдруг удостоился права служить у «государя в комнате, у крюка». Ясно, кто позаботился о том. Похоже, Морозов стремился создать подле царя подобие религиозного кружка, изучающего и обсуждающего проблемы благочестия русского народа. И чем больше членов, лояльных царскому «дядьке», в нем состояло бы, чем оживленнее они спорили между собой, тем позднее у монарха пробудился бы интерес к управлению государством.

Понятно, что к рекрутированию новых «боголюбцев», как вскоре окрестят единомышленников Ванифатьева, подключилась вся команда Морозова, в том числе и думный дьяк Григорий Васильевич Львов, возглавлявший с сентября 1643 года Посольский приказ. Как мы помним, у Львова на Кожеозере обретался родной брат, ученый монах, некогда участвовавший в литературных изысканиях друзей Дионисия Зобниновского. Пренебречь им, книжником, практиком, родственником ближайшего соратника, первый министр России не мог. В итоге весной 1646 года в Кожеозерский монастырь помчался курьер звать инока Боголепа в Москву. Однако тот отправляться в столицу и покидать укромный, тихий уголок на Кожеозере не желал. Быть подлинным хозяином сотней монахов у себя в обители его прельщало больше, чем богословские беседы в царском тереме с непредсказуемыми последствиями. Впрочем, просто так отвергнуть официальное обращение московской власти Львов-младший, естественно, не посмел бы. Что ж, не хочешь ехать сам, пошли замену. Благо таковая у него имелась в лице игумена Никона, мешавшего Боголепу окончательно взять монастырь под свой контроль. Да, в том же 1646 году волевой ученик Елеазара от игуменства отрекся бы по условиям «кабалы», данной Львову-старшему. Но почему бы не ускорить процесс, откомандировав в Кремль ставленника Булатникова, пусть не очень начитанного, зато энергичного, умного, самоотверженного аскета и подвижника? Ведь Ванифатьеву в помощь как раз такой и нужен!