Владимир Бушин - Я посетил сей мир. Дневники, воспоминания, переписка разных лет. Книга вторая

А в ЦК, как стало известно в пору всеохватного бардака из публикации недолго просуществовавшей газеты «Столица», уже циркулировали два документа. Первый 12 января 1966 года был подписан Н. Месяцевым и направлен в Отдел культуры под грифом «секретно». Чего там секретного, когда передачу видела вся страна?

Тов. Месяцев писал: «4 января с.г. По Центральному телевидению из Ленинграда прошла передача «Литературный вторник». В ней приняли участие писатели Л. Успенский, О. Волков, В. Солоухин, литературные критики и литературоведы В. Бушин, В. Бахтин, В. Иванов, Д. Лихачев, Л. Емельянов.

Передача была задумана в плане изложения марксистско-ленинских взглядов на историческое развитие русского языка и русской культуры, их влияния на культуру других народов… Однако в ходе передачи ее участники отступили от ранее обусловленного содержания и сценарного плана»… Это была туфта: никакой «обусловленности», никакого «плана» не существовало… «Участники передачи высказали свои антинаучные взгляды по ряду вопросов культурного наследия и революционных традиций нашего народа». Словом, идеологическая диверсия!

Далее приводились конкретные примеры нашей диверсионной «антинаучности»: «В. Бушин с издевкой говорил о переименовании Ольгина моста во Пскове в мост Советской Армии. В. Солоухин говорил о «чудовищном засорении языка уродливыми нелепыми сокращениями. О. Волков призывал к организации концертов духовной музыки. В поддержку своих взглядов они (тут имелся в виду прежде всего я. – В. Б. ) зачитывали письма полученные ими как отклики на их прежние выступления в печати: «Только тем, что у мудрости есть пределы, а противоположность ее безгранична, можно объяснить переименование таких городов, как Тверь, Вятка, Нижний Новгород, Самара – городов, стоявших у истоков русской истории. Переименование городов, по их мнению, напоминает раздачу татарскими ханами владений. «Но и ханы, отдавая города на прокорм, не калечили их имена».

Можно не сомневаться, что такие наши заявления приводили в негодование не только Месяцева и Пегова, но впоследствии и члена райкома Собчака, молодого коммуниста Гарвюшу Попова, лейтенанта КГБ Путина и всех, кто спустя 25 лет лихо и резво, ничем не рискуя, занялись огульным обратным переименованием городов и улиц да крушением советских памятников.

Н. Месяцев сообщал, что освобождены от работы директор Ленинградской студии Б. М. Фирсов, главный редактор литературно-драматических программ Е. Н. Никитина, а также редакторы И. А. Муравьева и Р. Д. Муравьева, отвечавшие за передачу.

Второй документ от 18 февраля 1966 года адресовался аж в Политбюро, он был круче. В ней содержались такие формулировочки: «Участники передачи заняли тенденциозную позицию… Авторы передачи пытались создать ложное впечатление… Они игнорировали элементарную журналистскую этику… Пропаганда субъективистских ошибочных взглядов привела к нежелательным последствиям… Авторы многих писем протестуют против грубых ошибок и неверных положений»… Тут же сообщалось, что три Отдела ЦК (пропаганды, культуры и науки) «информировали по этому вопросу руководителей и партийные комитеты тех организаций, в которых работают участники передачи». Значит, и в мою «Дружбу народов» пришла «телега» и, конечно, сыграла важную роль в моем скором выдворении.

Под этой содержательной бумагой в Политбюро с ее опасными ярлыками стояла подпись заместителя заведующего Отделом пропаганды А. Яковлева, того самого, что позже заодно с Горбачевым предал и партию, и родину, будущего любимца американского президента Рейгана и критика Туркова… А тогда ему очень хотелось стать завотделом, и он выслуживался и навешивал ярлыки, обличал тех, кто призывал «объявить сбор средств для восстановления церквей», кто «считает варварством переименование Охотного Ряда в проспект Маркса», слал «информацию» по месту работы.

Среди участников передачи было два члена партии – Солоухин и я. Володя куда-то исчез, поэтому в скором времени в ЦК позвали для объяснений меня.

Оказывается, там имелся специальный подотдел Отдела культуры, занимавшийся телевидением. Его возглавлял тогда какой-то Московский, кажется, отставной генерал. К нему я и припожаловал. Ну, это был разговор двух глухих.

– Здорово, кума!

– На рынке была.

– Да ты никак глуха?

– Купила петуха.

Он допытывался, почему я так не люблю Горького, ибо именно только нелюбовью к писателю мог он объяснить мое желание видеть Нижний Новгород. Я говорил, что дело же не в этом, но он меня не слышал. Так что разговор был пустой. Но сотрудников студии возвратили на работу.