Теперь перейдем к третьему из этих мыслителей, к тому, кого Эвола, наряду с Ницше, называет «святым прóклятым», поскольку ни один из перечисленных выше философов не был равным ему по силе мыслей. Духовный поток, который они носили внутри, уничтожил их из-за отсутствия сверхъестественной самореализации, сосредоточенной на трансцендентности; так, во всяком случае, считал Эвола. Этим третьим был Отто Вейнингер (1880-1903). Он жил в Вене, происходил из еврейской семьи и повлиял на Эволу больше всех тех, о ком мы говорили прежде. Культура fin-de-siecle [20] Конец века (фр.) – Прим. пер.
– причем не только в немецкоязычном регионе – носила след его воздействия. Уже в 1912 году появился первый перевод на итальянский главной работы Вейнингера «Пол и характер» , произведя настоящий фурор, особенно в кругах, связанных с Папини. Сам Папини издал выдержки из этой книги и яростно обрушился на еврейство в собственном произведении «Гог» , следуя за ходом мысли Вейнингера, которая не могла не произвести впечатления на Эволу. В 1956 году крупное итальянское издательство заказало Эволе новый перевод «Пола и характера» , чтобы исправить ошибки старого издания и добавить к работе Вейнингера критический и библиографический материал. [21] Подробные сведения об этом можно найти в интересной книге Альберто Кавальона «Отто Вейнингер в Италии» (Alberto Cavaglion, Otto Weininger in Italia , Rome, 1982).
Влияние Вейнингера на Эволу простирается от этики до отношения к женщинам, от мыслей о государственности до позиции относительно иудаизма и расовых вопросов. Поздняя работа Эволы «Метафизика пола» [22] Впервые опубликована в Италии в 1958, позднее выпущена в США под названием «Эрос и мистерии любви» (Julius Evola, Eros and the Mysteries of Love , Rochester, Vt., 1983).
задумывалась изначально как предисловие к «Полу и характеру» и его критика, но впоследствии разрослась настолько, что по праву стала отдельной книгой.
Приведем некоторые мысли из основного сочинения Вейнингера.
«Правдивость, чистота, верность, честность по отношению к самому себе – такова единственно мыслимая этика». [23] Otto Weininger, Geschlecht und Charakter , Vienne, 1904, p. 206.
Данное суждение вполне могло бы быть высказыванием самого Эволы. Прибавьте к этому эпиграмму Хеббеля, которую цитирует Вейнингер (Отто Браун также интенсивно изучал этого драматурга):
За что вы больше платите,
За ложь или за правду?
За первое вы расплачиваетесь самим собой,
За второе – в худшем случае, своим счастьем.
Далее: «Человек один в космосе и пребывает в вечном, бескрайнем одиночестве. Единственная его цель – это он сам; нет такой вещи, ради которой он бы жил. Он далек от желания быть рабом, от способности быть рабом, от необходимости быть рабом: глубоко под ним исчезло человеческое общество, изжилась социальная этика. Человек – один, один .
Но лишь теперь он, будучи совершенно один, имеет закон в себе, он и есть закон, а не случайное желание. И он требует от самого себя соблюдения этого внутреннего закона… Ничего нет над ним, одиноким, абсолютно одиноким. Но он должен подчиняться безжалостному категорическому императиву внутри, не допускающему никаких сделок с собой. Он взывает к Спасению…» [24] Ibid, p. 210.
Также мы предлагаем вам ознакомиться с абзацем из главы «Проблема «Я» и гениальность», в которой Вейнингер слово в слово цитирует Шеллинга. Эвола тщательно изучал немецкий романтизм и Шеллинга в частности. Его определение Традиции обнаруживает, в дополнение к влиянию Генона, и влияние немецкого идеалиста. [25] См. мое предисловие к «Герметической традиции» (Julius Evola, The Hermetic Tradition , Rochester, Vt., 1995, p. xii).
«Все мы обладаем тайной, замечательной способностью уходить от превратностей времени в наше сокровенное «я», свободное ото всех внешних воздействий, и там, в форме неизменности, созерцать в самих себе вечное. Это созерцание является глубочайшим и уникальнейшим опытом, от которого зависит все, что мы знаем и предполагаем о сверхъестественном мире. Только такое созерцание убеждает нас в том, что нечто есть , тогда как все остальное, к чему мы применяем этот термин, лишь кажется существующим. Оно отличается от любого иного чувственного созерцания тем, что его источником может быть только свобода; оно чуждо и инородно по отношению ко всем, чьей свободы, стесненной переполняющей властью объектов, едва ли достаточно, чтобы породить сознание… В момент такого созерцания время и длительность для нас рассеиваются: не мы находимся во времени, но скорее время, или, вернее, чистая абсолютная вечность пребывает в нас ».
Читать дальше