Игорь Котов - Преданные империей. Записки лейтенанта

– Лейтенант! Я тебя сразу признал. Как звать? – его радости от встречи со мной и принятого алкоголя не было предела. В какой-то момент, мне показалось, что он был готов пуститься в пляс, который остановил мой строгий ответ.

– Лейтенант Котов.

На мгновение, он замер, но видя, что я не собираюсь продолжать, расслабился.

– Слушай, а ты мне тогда здорово заехал. Уважаю… Колян, помнишь я рассказывал, как мне въехал по роже офицер?

Колян, тот, что догнал поезд, уважительно осмотрел меня с ног до головы. Судя по интонации, офицеры нашей части никогда ему не напоминали 28 панфиловцев.

– Это он, точно говорю. Тащи лейтенанта к нам. За знакомство… А? – умоляюще, посмотрел он в мои глаза, а я в его. И все понял.

– Ладно. Пошли, – это был мой первый стакан вермута в жизни. С тех пор я его не пил, не пью и пить не буду, даже в том случае, если замучит жажда. Лучше ослиную мочу. Говорят, если после пьянки вермутом помочиться на деревянный забор, от него останутся только гвозди.

Позднее говорили, что кто-то из партизан отстал от состава. Приписанный к первой роте, его, судя по слухам, через месяц судили за дезертирство. Получил пять лет. Считай, не боевая потеря. Третья по счету. Двоих задавило при погрузке бронетехники в полку. Сколько еще будет таких ненужных потерь? Ровно столько, сколько необходимо для получения подразделению «Ордена Ленина», а кое-кому и генеральского звания. Но тогда я об этом не догадывался.

Поговорив с партизанами о бабах, драке и пьянках, я вернулся в свой офицерский вагон чуть навеселе, но никто вида не подал. И сразу завалился спать.

Вечерело. Под стук колес слипались глаза. Мое место – на второй полке. Внизу Князев и гости из первой роты. Косинов, Шорников, и конечно прапорщик Шатилов, которого определили в батарею по его же просьбе. Ибо они с Князевым давно были, как Чук и Гек. Неразделимые сиамские близнецы на фундаменте алкоголизма и воровства армейского имущества. Дробный перестук колес тянул на дно сновидений. Там во сне, я шел наперевес с красным знаменем и криком «ура» сбивал наземь охамевших фашистов. Бежал в штыковую атаку, поднимая за собой десяток бойцов. Визжал, протыкая их штыком насквозь.

– Эй, Котов, хвати орать…, – доносится снизу.

О, это Князев. Ладно. Не буду. Ибо фашистом мы все равно победим. А пока за окном мелькает Казахская степь, ровная как наши мысли, бесконечная, как служба. Сквозь которые слышатся голоса.

– Давай, чтоб все вернулись живыми, – капитан Вова Косинов поднял стакан, наполовину пустой, и чокнулся с Князевым, Шорниковым и Шатиловым.

– Давай…

Лет, эдак, за сорок. Высокий. Прапорщик Шатилов – старшина батареи обладал странной походкой, какую приобретает человек всю жизнь таскающий тяжелые мешки. Мне не нравилось, что он нещадно обирал солдатиков в дни получки, которые не могли огрызнуться. Но сделать ничего не мог. Себе в помощники – каптёрщиком, взял такого же, как сам вора. Отбирать деньги у солдат – не самая прибыльная статья дохода, но она гарантировала ежевечерние пьянки с участием почетных гостей первой роты. Ну, право, не из собственной зарплаты же покупать алкоголь, чтобы напоить капитана Косинова?

Этот прапорщик все делал из подволь. Что б было меньше шума. Всегда заставлял, уже в Афганистане, расписываться бойцов перед операциями в денежной ведомости, но никогда не раздавал деньги, разумно считая, что кто-то до получки не доживет. Делился с Князевым. Поровну. Один труп – 50 на 50. Всё честно. «По офицерский».

М-да… Этих так и тянуло друг к другу. Как двух вампиров, сосущих друг у друга.

Но, кажется, я тороплю события…. Ибо самое интересное впереди, но то, что происходит сейчас, позднее журналисты назовут «делали историю», но мне на неё тогда было наплевать.

Мне не наливали не потому, что спортсмен, просто кто-то в подразделении должен быть трезвым. В этот момент состав качнуло, и часть водки вылилась на стол, но бравый капитан Косинов не растерялся, и мгновенно слизал маленькую лужицу со стола, и лишь затем влил в глотку то, что осталось в стакане.

– За Брежнева!

– За Родину!

Звуки работающих глоток, перекачивающих белую жидкость в желудок, на некоторое время заполнили относительную тишину кубрика. Закусили белым хлебом, густо помазанным баклажаньей икрой синеватого цвета. Хорошо!

Не проходило и дня, чтобы эта четверка не пила. Пили много и сразу. Не закусывая. Топя страх в стакане с водкой или вином. Пьянки сопровождались обильным курением. Просто не продохнуть. Лично для меня тот марш обернулся, как для Джордано Бруно – костром, иначе – пыткой. Именно в те моменты я понимал, какого было евреям в Освенциме.