Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

– Я очень сожалею, что не встретился с Серебряковой. Её семья всячески содействовала этой встрече, чтобы художница сделала мой портрет. Мы с Ниной тогда полгода жили в Париже. Но так как у меня не было денег, и моя цель была собирание театральной живописи, а не моих портретов, я отказывался. После кончины Зинаиды Евгеньевны я часто встречался с её сыном Александром и дочерью Катериной, тоже занимавшимися, и весьма успешно, живописью. Тем не менее, о семье художников Серебряковых в шестидесятые годы на Западе забыли. С Дягилевым непосредственно Зинаида Серебрякова не работала. И это, наверное, была вторая причина, по которой я к ней не зашёл, когда она была жива. Не было делового предлога… Чувствуя, что живопись Зинаиды Серебряковой замечательна, я пробовал убедить Александра и Катерину выставить работы матери на аукционы. Нина даже предложила им даром сделать каталог-резоне работ Зинаиды Серебряковой, лежавших сотнями – одна за другой. Сначала они согласились. А потом отказались. С ними было чрезвычайно трудно иметь дело. Но я не отступал, потому что оставался убеждён: Серебрякова – поразительный мастер-портретист. В коллекции у меня есть «Автопортрет художницы с палитрой», выполненный маслом в 1925 году, и два портрета балерин (один из них – портрет А.Д.Даниловой «Спящая красавица», 1925 год).

И вот я поставил перед собой задачу познакомить аукционы с творчеством этой художницы. Помню, я уговаривал пойти на этот шаг брата и сестру в течение года. Наконец, в первый раз выставил Зинаиду Серебрякову в «Сотби», где работал мой соученик по Оксфорду Мишель Штраус, пасынок Исайи Берлина… Ну, а позже с согласия детей художницы я занялся передачей работ Зинаиды Серебряковой на аукцион «Сотби». Следуя моей рекомендации, Александр и Катерина поставляли по десять рисунков-этюдов матери в год разным аукционам. И только с одной целью – чтобы о ней заговорили, даже если бы эти этюды шли даром. Важно было, чтобы в каталогах таких крупных аукционных домов как «Кристи» и «Сотби» появились репродукции её работ. Чтобы их увидели и оценили. И это случилось. Вскоре работы Серебряковой уже шли за 400–500 тысяч долларов. Картина «Купальщица» была продана за 620 тысяч долларов…

Причина этого успеха, как я думаю, не только в том, что основной темой картин Серебряковой является женская красота. Ей позировали, главным образом, её дочь и девушки из знакомых русских семей – она не пользовалась профессиональными натурщицами. Но и в том, что Зинаида Евгеньевна была застенчивая, скромнейшая женщина. Потому её этюды отмечены неуловимой одухотворенностью и отсутствием эротики. Сравнивая её работы с произведениями современных живописцев, известный критик Сергей Маковский писал: «Особенно примечательны этюды наготы… перед нами та же фигура юной натурщицы с лицом подростка и гармонически развитым, сильным телом в разных положениях – лёжа, стоя, в фас, спиной или вполоборота. Художница, можно сказать, вдохновенно прочувствовала пропорции, линии, и ракурсы этого целомудренного, цветущего тела. После всех напомаженных, салонных «ню», с одной стороны, а с другой – экспрессионистских нагих чудовищ, эта правдивая красота наготы даёт большую радость».

Одна эта история с продвижением князем работ Серебряковой на аукционы не может не вызывать уважение и восторг. Во время наших встреч с Никитой Дмитриевичем у меня опять и опять вертелся вопрос, как, не имея специального образования, выработать в себе вкус, понимание искусства, которое, прежде всего, подмечали искушённые искусствоведы, описывая коллекцию Лобановых, и, конечно те, кто пользовался консультациями князя на аукционах. Что касается коллекции, тут сам Никита Дмитриевич утверждает, что он подходил к живописи, основываясь на цветовом ощущении, не понимая, что лучше, что хуже. Да, очень помогало то, что у Нины был верный вкус. Но, по мнению Никиты Дмитриевича, именно первоначальное его невежество позволило создать коллекцию…

Парадокс этот мне понятен: порой, особенно в эмиграции, случается, что именно незнание аккумулирует способности, компенсирует недостатки. Я стал успешным преподавателем русского языка и литературы в Лондоне именно в силу того, что моё знание английского языка недостаточно, и я вынужден был строить уроки почти без применения английского. Я должен был визуально изображать предмет и добиваться, чтобы студенты понимали меня. Вскоре выяснилось, что именно этот метод помогает более быстрому прогрессу студента – он подключает интуицию, память, активизирует минимальный словарный запас, чтобы понимать и быть понятым. Забавно, что мне и сегодня, например, когда я в театре, открываются такие детали, которые скрыты от англоязычных зрителей: стараясь понимать речь актёра, я максимальное внимание всё-таки обращаю на жесты, мимику. В результате я острее чувствую игру драматического актёра, чем тот, кто прекрасно понимает, что произносит актёр.