Владимир Егоров - Мой ХХ век. Как это было

Председатель налил отцу водки и говорит:

– Коля, выпей сначала водки. Разговор будет серьёзный.

Отец выпил и приготовился слушать. Друзья выложили ему на стол доносы комсомолки, которых оказалось не так уж мало, показания людей, из которых было видно непролетарское происхождение его жены. Потом ещё выпили водки. Отец сидел как оглушённый. Такого он совершенно не ожидал.

Начальник отдела НКВД объяснил отцу, что они несколько месяцев как могли прикрывали его с риском для собственной жизни, не давали делу хода. Но вчера узнали, что эта комсомольская мадам не успокоилась и теперь пишет доносы в вышестоящие органы. А это конец. И вот что они придумали: «Времени мало, может быть, считанные часы. Вот тебе анкета и бланк заявления. Ты срочно, сегодня же ночью, идёшь добровольцем по сталинскому призыву в Красную Армию. Вот тебе направление в Проскуровское военное училище в Белой церкви, вот проездные документы. Тебе час на сборы и прощания. Через час к твоему дому подъедет исполкомовская машина и отвезёт тебя на железнодорожную станцию».

Отец, наконец, всё понял. Он поблагодарил товарищей. Действительно, время было – разгар репрессий, эти ребята здорово рисковали ради своего друга. Попрощались, отец взял документы и пошёл домой прощаться с женой. Через час за ним пришла машина. Отец уехал в училище. Со своей женой они свиделись на несколько минут только весной 1942 года на Северо-Западном фронте.

Мама осталась в Холме. Жена военнослужащего. К ней никаких претензий не было. Она поступила на курсы телеграфистов, научилась азбуке Морзе, работе на телеграфе, печатанию на пишущей машинке и какое-то время до войны работала на городском телеграфе. Жила со своей мамой и маленьким Виталькой.

Виталик, ещё когда ему было около года, заболел полиомиелитом. Валя ездила с ним в Ленинград, лежала с ним в какой-то больнице. Болезнь остановили, но последствия остались. Виталик на всю жизнь сделался хромым.

С декабря 1939 года по июнь 1941 года отец учился в военном училище. Сначала оно называлось Проскуровское (Белоцерковное) стрелково-пулемётное училище Киевского округа. Потом училище перевели в Томск. Оно стало называться Томским училищем Новосибирского округа. Отец много мне рассказывал о том, как их учили на офицеров перед войной. Я запомнил кое-что. В Сибири, в Томске, куда их вскоре перевели, ничего не было готово для курсантов. Казармы не отапливались, пришлось прямо с поезда заниматься хозяйством: заколачивали пустые, без стёкол, окна, делали из пустых железных бочек буржуйки, добывали дрова. Хлеб в столовой так замерзал, что приходилось его пилить на порции пилой.

Учили воевать очень жёстко. У каждого курсанта была своя лошадь, с которой он учился до выпуска. Подъем в 6 утра, час на уход за лошадью: мыли, вытирали насухо, кормили, убирали конюшню. Лошадь должна быть идеально чистой. Старшина проверял чистоту лошади в любом месте белоснежным платком. После этого сами мылись, брились, завтракали и с 8 утра до вечера, с двухчасовым перерывом на обед, беспрерывно занимались: джигитовка, рубка лозы, всякие падения с коня, стрельба на ходу, физупражнения на перекладине, на брусьях, прыжки через гимнастического коня. По территории училища ходить шагом было запрещено, только бегом. Прошёл шагом – наряд вне очереди. По воскресеньям в любую погоду праздничный кросс: 12 километров до стрельбища бегом-шагом, первый номер пулеметного расчёта тащит на себе пулемётный ствол (без воды в кожухе) и коробки с патронами, второй номер бежит с пулемётной станиной на плечах (40 кг). Прибежали на стрельбище – несколько секунд на то, чтобы собрать пулемёт, залить в него воду, установить на огневой позиции – и сразу стрельба боевыми патронами по мишеням, поверх голов солдат из учебного полка, которые уже идут в атаку со штыками наперевес.

После такой пробежки, отец вспоминал, не только руки трясутся – ноги и спина тоже. А стрелять приходилось всерьёз. Не дай бог попасть в солдата или не поразить мишень. Но зато какое это было блаженство в перерыве на обед упасть где попало, накрыться собственной шинелью и заснуть на целый час! Такого удовольствия, по его словам, он до этого никогда не испытывал.

Спустя много лет отец при мне иногда смотрел по телевизору соревнования по гимнастике и, когда видел большие обороты на перекладине или упражнения на брусьях, говорил снисходительно: «Да это у нас в училище почти все курсанты делали, не снимая сапог». Всю жизнь он хранил кавалерийские шпоры с серебряными колёсиками, которые носил в училище.