Виктор Улин - Имена

«При сем (скажу):

кто сеет скупо, тот скупо и пожнет;

а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет.»

(2 Кор. 9:6)

В жизни художника помнятся разные встречи.

Впрочем, не только помнятся.

Порой люди, встреченные случайно, сопровождают долгие дни, месяцы и годы.

Причем восприятие их не зависит от того, была ли эта встреча реальной, или состоялась на виртуальном уровне.

Ведь полноценному духовному общению не мешают расстояния, если собеседники искренне хотят понять друг друга.

Создавая этот сборник, я решил предать гласности свои воспоминания и свои впечатления от людей, знакомство с личностями или творчеством которых освещает мне путь.

Прочитайте эти строки:

А поэту всегда одиноко,

потому он и сгинет до срока.

И никто не поймет,

пусть хоть вечность пройдёт,

как он мыслил глубоко.

Его мысли значительно

глубже,

чем тюменской окраины лужи.

И никто не рискнёт,

до него не нырнёт.

А он против к тому же.

А поэту всегда одиноко,

потому он и пьет слишком много.

Видят, что он в пальто,

но не видит никто:

он летает высоко.

Выше, чем цены подняты,

выше,

чем известное имя в афише.

И никто не поймет,

что он не самолёт –

ведь летает он тише.

А поэту всегда одиноко,

жить, дружить с ним –

сплошная морока.

Он попал в переплёт,

но никто не поймёт,

как он видел далеко.

Он всегда глубже, выше и дальше,

он как кость в нашем смешанном фарше.

Перемелешь его,

глядь – и нет ничего.

Ничего, кроме фальши.

А поэту всегда одиноко,

он примат с одного только бока,

а с другого – примят.

Может, в спешке зачат

обезьяной от бога.

Одиноко ему, одиноко!

Нет приюта, родного порога.

Он сквозь стены идёт,

не поймёт, идиот,

что есть проще дорога.

Автор смотрит на вас с обложки.

* * *

За свою небедную женщинами жизнь я знал всего двух Елизавет.

* * *

Первой была 70-с-чем-то летняя Елизавета Ивановна Епифанова.

Дальняя родственница соседей по Ленинградской квартире 80-х годов – Евдокии Матвеевны и дяди Володи Смирновых, памяти которых посвящен один из моих легчайших рассказов – « Пиковая дама ».

Знаменитая тем, что ее покойный муж-алкоголик пил водку из ковша.

Не « ковшами » , а « из ковша »: откупорив бутылку, выливал пол-литра в эмалированную кухонную посудину и выхлебывал через край. Тара меньшей емкости – большая рюмка или стакан – не доставляла ему нужного удовлетворения.

Сама же Лизавета Ивановна наводила ужас своими внезапными нравоучительными визитами. Соседскому сыну Славе, моему ровеснику и другу, стоило во время спокойного разговора на общей кухне повернуться к окну во двор и закричать:

– Баба Лиза идет!!!

– как Евдокия Матвеевна бежала прятаться в мою комнату, поскольку несокрушимая старуха не верила словам через дверь и всегда ломилась в квартиру, чтобы убедиться, что недовоспитанной невестки на самом деле нет дома.

* * *

Второй оказалась Лиза Ганопольская – моя сокурсница по заочному отделению Литературного института имени Горького Союза писателей СССР.

Приехавшая из Тюмени и учившаяся на семинаре поэзии Юрия Левитанского.

* * *

Анализировать стихи Елизаветы Ганопольской я не стану.

На то найдутся другие люди, да и не литературовед я, даже не поэт, а прозаик.

Всего 1923 поэтических строчки моего нынешнего наследия против 400 авторских листов прозы (не считая еще 70 – публицистики) говорят о том, что стихи являются для меня побочным продуктом производства.

(Хотя и продолжаю писать их по сю пору; без периодической стихотворной тренировки прозаик умирает как стилист.)

Хочу написать о другом – возможно, так о Лизе не напишет никто.

А несколько штрихов в образ всегда интересны читателю.

* * *

Когда это было?

В прошлом веке, на излете великой Советской эпохи, в разгар перестройки, но еще до начала конца.

Точнее, на нижней границе 90-х.

Нам было тогда…

Кому « нам »? Это требует уточнения.