Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

всякого раздражения, это казалось в порядке вещей.

Большой серый твидовый чемодан я взяла у твоей

подруги. Он был совсем пустой — я собиралась всё

купить в волшебной стране. Самолет улетал рано —

кажется, в пять утра. В аэропорт меня снова провожал

Костя. Погода была чудовищная — темень, свистящий

ветер, мокрый снег. Я оглянулась, увидела длинную

и нелепую Костину фигуру, махнула рукой, поднялась

по трапу — мглистое летное поле исчезало. Самолет

делал две посадки — одну в Шенноне, в Ирландии, —

там, в такс-фри, я с головы до ног облилась разными

духами: я никогда не видела такого количества духов

в открытом доступе. Потом он садился где-то

в Канаде — к тому времени меня изрядно мутило, в том числе и от удушающего запаха духов. Мы приле-

тели в Нью-Йорк, где друзья меня встретили и посадили

в следующий самолет — в Детройт. Самое яркое

впечатление этих двух часов в JFK — не встреча

с друзьями, а вкус чизкейка. Совершенно заоблачный, 174

небесный. Первый чизкейк в моей жизни. Проглотив

его, я снова пошла в самолет — по трубе. Ничего

подобного я не видела. И никогда не слышала, чтобы

капитан болтал с пассажирами и комментировал полет

и грозу за окнами.

От усталости я соображала с трудом. Когда

я вышла — cнова через трубу, — то сразу увидела тебя.

Мы не виделись два месяца, и я посмотрела на тебя как

бы другими глазами. Легкий, изящный, очень краси-

вый. Но совсем маленький, карманный. И я впервые

подумала, что со стороны мы выглядим вместе нелепо.

После многочасовых перелетов кружилась голова, ты был взволнован и возбужден. Я ткнула пальцем

в серый матерчатый чемодан, ползущий по ленте

транспортера. Ты взялся за чемоданную ручку, и частицей уставшего сознания я удивилась, увидев, как ты согнулся в три погибели, ведь чемодан-то почти

пустой, совсем невесомый. “Вот какой ты у меня

слабенький”, — подумала я со смешанным чувством

нежности и разочарования.

Разумеется, это был не мой чемодан. В Америке

каждый второй чемодан — именно такой. Самый

вместительный, самый легкий и самый дешевый.

Ты страшно нервничал из-за этого чужого чемодана, мужского, с аккуратными рядами рубашек. Ты пытался

шутить, вспоминал подмену чемодана во “Фрэнтике”

Полански и фантазировал, представляя, как сейчас

начнется раскрутка детективного триллера.

Чемодан обменяли на следующий день. Ехать

никуда не пришлось — сами приехали, сами всё при-

везли. Но эта история с чужим чемоданом и с тем, как

ты согнулся под его тяжестью, засела в голове.

Потом состоялось мое открытие Америки. Навер-

175

ное, у всех тогда оно было одинаковым. Супермаркеты, похожие на целые города. Улица мороженого, застроенная трехлитровыми пластиковыми ведрами

с мороженым невиданных вкусов и сортов (как это —

клубничное, ванильное и шоколадное в одном

контейнере?). Улица с рядами йогуртов (как это —

ягоды на донышке?). Улица с кирпичами ветчины (как

это — ветчина из индейки?). Мы, разумеется, брали

всё самое дешевое. Особенно нас привлекали

просроченные продукты, которые стоили гораздо

дешевле обычных. Просроченные — подумаешь, какая

ерунда. Кто считает-то? На вид и на вкус они такие же.

Задумывались ли мы о сроках в СССР?

Меня поразили экзотические фрукты. В первый

день мы набрали бананов, ананасов, киви. Ты уложил

меня на диване, устроил вокруг натюрморт из фруктов

и стал фотографировать на маленькую дешевую камеру.

Эти фото в жанре “привет, я в раю” я отправила по

почте родителям. Кто из нас не посылал такие снимки

на родину! Вид у меня на них печальный — я проща-

юсь с мечтой, как будто плоды эти, перестав быть

запретными, утратили сладость. Гудбай, Америка.

Еще были видеопрокаты, где фильмы расставля-

лись по жанрам, режиссерам, актерам, годам, странам.

Тоже своего рода киношные улицы. Тут было всё —

от “Метрополиса” до линчевских ранних короткоме-

тражек. В одном из проходов стояла картонная фигура

Хамфри Богарта из “Касабланки”. Пришла моя очередь

фотографировать. На одной из этих фотографий ты

стоишь, разводя руками перед всем этим великолепием.

Лицо у тебя ошалевшее, растерянное: “Мне вчера дали

свободу. Что я с ней делать буду?” Через день мы брали

здесь кассеты. Я посмотрела “Ящик Пандоры”

176

Пабста — и навсегда влюбилась в Луизу Брукс.