А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

На стационаре я работал почти десять лет. Это были насыщенные, интересные годы. С первых месяцев, когда я в роли начальника ландшафтного отряда, состоявшего всего из двух человек – Д. Л. Арманда и меня – очутился в заповеднике, началось интенсивное обучение. Друзья-коллеги сначала надо мной посмеивались. Ну и отряд – руководитель стационара да один сотрудник, лаборантов нет, собственной программы не видно. Но со временем, осмотревшись, программу мы придумали, сотрудников и лаборантов в отряде появилось достаточно. А немного погодя в наши дела оказались вовлечены почти все отряды стационара.

Множеству самых разных вещей я учился у Давида Львовича. Способу рассчитать суммы прямой солнечной радиации, приходящей на склоны разной крутизны и экспозиции. Соответствующую формулу он вывел сам, просидев над тригонометрическими выкладками несколько часов и приговаривая «люблю эту волшебницу тригонометрию». Составлению карт экспозиций и уклонов по топографическим картам. Изготовлению схемы расположения аэрофотоснимков на территории стационара в виде складной книжечки, которую можно положить в полевую сумку или в карман, а вынув – не перелистывать, а раскрыть сразу в нужном месте, получив изображение территории в нужном формате: от А5 до А3. Учился пониманию принципов размещения полезащитных лесных полос. Умению читать эрозионный рельеф по картам и различать все его естественные и антропогенные формы в поле. Тогда же я узнал, что усвоенное еще в школе объяснение В. В. Докучаева насчет происхождения балок из оврагов – ошибочно.

Памятны научно-житейские уроки Давида Львовича, их характерные простота и рациональность. Обычно они были нацелены на снижение моей «младенческой пафосности». Часто это были короткие комментарии к типическим ситуациям, хорошо запоминающиеся благодаря их отточенной, нередко афористической форме. Так, однажды застав меня среди ночи за составлением подробного проекта резолюции чуть ли не всесоюзного совещания по проблемам стационарных исследований, Давид Львович мягко посоветовал мне закругляться поскорее и отправляться спать. «Саша, – сказал он мне – резолюции, как покойники: все очень беспокоятся пока их выносят и успокаиваются когда вынесут».

Научился я и подделывать подпись Арманда – по его же просьбе. Однажды ребята в выходной день собрались съездить в город, чтобы посмотреть какой-то фильм. Составили нужную петицию. Недоставало только подписи руководителя стационара. Я, как начальник отряда, пошел к Давиду Львовичу. Он в этот момент стирал в казенном цинковом тазике свою одежду, его руки были по локоть в мыле. Внимательно посмотрев на меня, Давид Львович спросил: «Вы еще не научились изображать мою подпись?» Увидев мое смущение, добавил: «Пожалуйста, научитесь и с такими пустяшными бумагами ко мне не приходите».

Постоянно что-то новое, подчас весьма неожиданное, я узнавал у моих коллег. Помню, едва мы в июне 1964 г. встретились с приехавшим не месяц ранее моим однокурсником и тоже стажером-исследователем нашего Института Романом Злотиным, как он показал мне баночку, полную очень мелкой коричневатой крупы или порошка. Это были экскременты зеленой дубовой листовертки. Весенние вспышки численности этого листогрыза создавали совершенно особый не только световой, но и геохимический режим развития нижних ярусов дубравы, особенно напочвенного покрова. Это выяснилось позже, как и особенности пространственного размещения очагов скопления листовертки, циклы развития, роль в общем продукционном процессе. А сначала была догадка, возникшая после того, как поставив раскладной столик под деревом, Роман наутро увидел на нем тонкий слой какого-то порошка. Сообразив его происхождение, Роман предположил, что тема заслуживает специального исследования. И оказался прав.

Благодаря Леониду Николаевичу Соболеву и его сотрудникам я на конкретных примерах почувствовал ценность шкал Раменского, столь органичных мышлению физико-географа, интересующегося анализом факторов ландшафтного разнообразия. Правда, одна из шкал и ее использование меня смущали. Это была шкала шороха от уколов и поскребывания профиля почвы ножом. Леонид Николаевич, отвернувшись, тыкал почвенным ножом в стенку разреза. Он последовательно смещал места уколов сверху вниз на несколько сантиметров и повторял это движение несколько раз. Всякий раз он говорил помощнику, записывающему эти определения – шорох три, шорох пять и т. д.