А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Еще один предметный урок мы получили в марте 1959 г., за полгода до завершения экспедиции, когда двое сотрудников полярной станции попали под удары беспощадной, а главное – непредсказуемой боры. Итог – еще один труп. Уцелевший потерял отмороженные руки. Вывод – Арктика не терпит ни малейшего упущения, надо или предвидеть последствия своих действий, или находить из них выход! Вот и вся полярная наука… Жестокой оказалась наша плата за свое место в науке!

Очередная проблема, с которой мы столкнулись в поле – репрезентативность объекта исследований, выбор которого от нас не зависел. На нем шли работы в 1932–1933 годах, теперь мы повторяли их, причем на более современном уровне. Да вот беда – оледенение (по крайней мере, в Северном полушарии) сокращается, а наш ледник Шокальского – практически стационарен, и все тут! Волей-неволей приходилось ломать голову, как выйти из этого противоречия. Ничего, со временем вышли, и вполне достойно… И еще. Оказалось, что наши ледники – объект исследований, во многом определяющий направленность изучения на будущее. Дело в том, что сокращение оледенения по многим количественным показателям оказалось наиболее полно изученным в Арктике именно на Новой Земле. Разумеется, стационары для изучения природного процесса (включая оледенение) – это великолепно, но важна еще и методика. Не пошла фототеодолитная съемка, зато выручила аэрофотосъемка, а позднее – спутниковая. Ведь не зря же именно в МГГ был запущен первый спутник, возможности которых со временем превзошли самые смелые ожидания.

Не последним в нашем научном становлении стал полный курс полевых наук от первых гвоздей, забитых в ящики, отправлявшихся в высокие широты, до публикации отчетных монографий. Так что все наши беды и испытания на Новой Земле были компенсированы незаменимым научным исследовательским опытом. Если бы не память о невернувшихся, заставляющая вспоминать горькие строки Твардовского, о тех

Весьма примечательным оказалось наше возвращение после двух лет отсутствия, в течение которых жизнь в Институте и в столице шла своим путем. Наше пребывание в Арктике, вместе с полученными результатами, посчитали достаточным, чтобы пройти переаттестацию на должность младшего научного сотрудника без специального обсуждения.

Смена обстановки после арктической зимовки на столичную жизнь со всеми ее плюсами и минусами далась нам непросто. Трудно отпускала нас Арктика, где мы были буквально погружены в океан природной информации, и оставалось только грести лопатой этот информационный Клондайк. А в Институте требовалось иное – не просто привести в стандартный вид результаты наблюдений, но еще и завершить тот самый научный поиск, ради которого нас послали в Арктику. Отмечу, что в этом отношении Григорий Александрович никому не давал поблажек по самому высокому счету. Насколько это была великолепная школа (даже если порой ее уроки были жестоким испытанием для самолюбия новоявленных полярников), показало уже ближайшее будущее, когда мы отправлялись на самые дальние ледники тогдашнего Советского Союза, а также в иные полярные дали – на Шпицберген, в Антарктиду и т. д. В заключение отмечу еще одно обстоятельство – сравнивая опыт, полученный в ИГАНе с работой коллег из других организаций, отчетливо видишь его преимущества и достоинства (не отрицая одновременно определенных недостатков), которые нам дала эта школа, суровая и требовательная одновременно. Считаю по собственному опыту, лучшей научной школы я бы не получил нигде, даже если последний вывод достаточно субъективен. Уже за одно это я благодарен ИГАНу.

Автор очерка – В. С. Корякин.

Я назвал свой очерк «Селигер 1968». Именно на Селигере и именно в 1968 году была организована первая экспедиция, работа которой была посвящена изучению географических аспектов отдыха и туризма. Конечно, подготовка к изучению этой проблематики началась несколько раньше. Так получилось, что я, после окончания аспирантуры в 1965 году, начал работать в научно-проектном институте, занимавшемся изучением и проектированием лечебно-курортных зданий и связанных с ними территорий. И передо мной была поставлена задача – разработать методы оценки природных условий отдыха. Я уже был знаком с работами, которые велись на географическом факультете МГУ под руководством Елены Дмитриевны Смирновой. Однако, на мой взгляд, это были традиционные ландшафтные исследования, где проблема оценки фактически не рассматривалась. И я пришел в Институт географии. Первым человеком, с которым я встретился в институте, был Владимир Сергеевич Преображенский. Он не только поддержал меня в моих поисках, но и рассказал мне, что он уже давно интересуется этой проблемой. Началась активная работа по налаживанию связей Института географии с проектными институтами, разработке совместных программ исследований условий отдыха в различных районах России. В это же время возникла идея организации экспедиции, целью которой была бы отработка принципов и методов изучения и оценки природных комплексов как мест отдыха. Тема для Института географии была абсолютно новой и непривычной. Весной 1968 года на доске объявлений, которая до сих пор находится на том же самом месте, был повешен приказ о создании «реакционного» отряда, который должен был работать в Тверской области на Селигере. Очевидно, для многих слово «рекреационный» было еще не очень знакомо и оно превратилось в «реакционный». Тем не менее, именно с этого названия началось формирование рекреационной географии.