А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

С лета 1957 года в стенах и коридорах Института стали появляться молодые люди (за редким исключением мужского пола), к которым подходило определение О. Генри – «свеж как молодой редис и незатейлив как грабли».

Поначалу эти новобранцы (из которых, между прочим, в своей области вышло несколько научных звезд первой величины), здорово мешали работе Института, просто из-за отсутствия рабочего места. Чтобы ввести указанный контингент в определенное русло, была образована группа МГГ под руководством тогда еще только доктора наук Григория Александровича Авсюка в составе издревле существовавшего отдела физической географии. На стадии сборов, особенно в части хозяйственной деятельности, руководил этой публикой помощник Григория Александровича Петр Николаевич Огановский, знакомый с местами, позднее описанными Соложеницыным, по личному опыту, о котором он не любил распространяться. Эта обозначившаяся властная вертикаль также включала трех начальников будущих зимовочных экспедиций на ледники Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и Полярного Урала. Поскольку рабочего места в стенах ИГАНа для нас не нашлось, по утрам мы под руководством Огановского собирались в актовом зале, выслушивая руководящие указания, чтобы затем устремиться на склады и учреждения в самые разных уголках столицы, в поисках всего того, что могло пригодиться на самых последних параллелях нашей замечательной планеты. Свою добычу эти молодцы сносили на первый этаж перед спецчастью, где нередко к вечеру вырастала груда самого невероятного шмотья, начиная от лабораторной посуды, и кончая экзотическими одеждами и снаряжением порой трофейного происхождения. Затем начиналась дележка, которая в зависимости от темперамента и настроения участников, происходила чрезвычайно оживленно, заставляя порой шарахаться изящных младших научных сотрудниц из не слишком полевых отделов. Вспоминаю, как в разгар одного из подобных мероприятий, в облаке пыли возник силуэт пожилого мэтра, увешанного проводами слухового аппарата – это был сам академик Григорьев. К нашему удивлению он приветствовал нас необычным для нас образом: «Здравствуйте, коллеги!» Мало того – с каждым поздоровался за руку и пожелал успехов на избранном поприще! Определенно, к подобному мы не привыкли, и внимание именитого мэтра было лестным.

Особо хочу остановиться на институтской атмосфере тех лет, разумеется, с позиции младшего научного сотрудника в самом начале своего пути. Несомненно, научный состав, включая руководство отделами, сохранял дух питерской интеллигенции, что проявлялось, прежде всего, в отношениях между людьми, манере держаться, стиле дискуссий на Ученом совете. Там блистало настоящее созвездие имен, прежде известных «новобранцам» науки лишь по литературе. Называю их отнюдь не по месту, которое они занимали в науке той поры, а как они сохранились в моей памяти: Гавриил Дмитриевич Рихтер, Давид Львович Арманд, Борис Александрович Федорович, Самуил Юльевич Геллер, Эдуард Макарович Мурзаев и многие другие – всех не перечислишь. Эти люди подавали пример во многих отношениях, и невольно хотелось даже не столько подражать им в манере поведения, сколько оставаться на уровне тех достижений и отношений, который они задавали. Так что реакция академика Андрея Александровича Григорьева на орду «новобранцев» – гляциологов была по-своему показательной. Действовавший в ту пору директор института академик Иннокентий Петрович Герасимов, возвышаясь над сотнями и десятками подчиненных, воспринимался нами как некий недоступный образ, возникавший из ничего и паривший в облаке научной благодати над зеленым сукном стола Ученого совета во время заседаний, на которые мы иногда с интересом ходили. Поездки за рубеж только-только входили в научную жизнь, и рассказы о них на заседаниях Ученого совета пользовались заслуженным вниманием, порой с оттенком «белой зависти» – вот бы и нам так! То, что сейчас стало нормой научной жизни, тогда было еще новинкой. При всем при том, на этих заседаниях бросалось в глаза другое – авторитет академика не подавлял остальных членов совета, ему возражали порой не просто активно и по делу, а нередко с сарказмом и иронией, особенно Арманд и Мурзаев.

Демократичностью в сочетании с требовательностью отличался в общении с подчиненными и наш руководитель Григорий Александрович Авсюк. Характерно, что мы боялись не его гнева или неудовольствия – опасались не оправдать его доверия, тем или иным образом подвести его. Нередко наши коллеги из других организаций называли нас «авсючьими детьми», чем мы немало гордились. Когда эта кличка дошла до нашего руководителя, он долго смеялся. Вообще, в ту пору юмор и хлесткое словцо ценилось в нашей среде. Запомнилась сценка в бухгалтерии. Старшим бухгалтером Института был старый одесский еврей Раскин, со всеми присущими этой категории людей достоинствами. Один из начальников экспедиции запросил в качестве необходимого оборудования (со ссылкой на международный статус предприятия) чуть ли не севрский фарфор, на что Раскин отреагировал по-своему: «А женщин вам не выписать?..» Ответ последовал незамедлительно: «Если оплатите…»