Александр Радковский - Стихи. Воспоминания об Арсении Тарковском, Марке Рихтермане

Могилой пахнущий цветок
Подносят деве бледнолицей…

…А где-то катится возок,
везущий Герцена к границе.

В окне слезящийся фонарь.
К себе не сделано ни шага.
Опять бессмысленный январь.
Опять пера бежит бумага.

Не написать и восемь строк,
Чтобы себя не устыдиться…

…А где-то катится возок,
везущий Герцена к границе.

Это было в то время, когда
Я ещё был живым
И ночами
Мог услышать не только (как нынче)
Волн стигийских пергаментный шелест
И шуршание высохших трав,
А – сверчка одножильную скрипку,
Звон трамваев, шушуканье пара
И дождинок живой разговор.
Дождь работал вовсю.
Мне хотелось…
Как забавно звучит – «мне хотелось»…
Тем не менее факт: мне хотелось
Где-то выпить стаканчик вина.
Днепр в затылок дышал, подгоняя.
Дуб ветвями размешивал темень.
Над рекою метались кусты.
Воздух мелко знобило.
Но там,
За мосточком, светилось окно…
Рыбаки в задубевших плащах,
Навалившись локтями на стойку,
Пили водку и мрачно смотрели.
Ну а мне что судьба припасла?
«Изабелла»? Ха-ха! «Изабелла»!
Жгучий дар закарпатской лозы!
Я хлебнул нежно-терпкую влагу,
И она, освежая гортань,
Заскользила тихонько по жилам
И до кончиков пальцев дошла.
Всё вокруг обрело невесомость:
От земли оторвались деревья,
Дождь как будто на нитках повис,
Киоскёрша взмахнула руками —
Рукава белой куртки взметнулись,
Словно падшего ангела крылья.
Успокоился воздух.
И тут
Я почувствовал, как осторожно
Кто-то трётся о ноги мои.
Я нагнулся и вижу: собака —
Шерсть намокшая, в сене, в репье,
Хвост обрублен совсем, а глаза
Кротко смотрят с тоской мусульманской.
Я её потрепал по спине
И купил ей колбасных обрезков.
Но она не притронулась к ним,
А на берег пошла вслед за мною.
На скамейке устроилась рядом
И, чуть взвизгнув, прижалась ко мне.
Одаряя друг друга теплом,
Долго-долго на воду смотрели.
И тогда я подумал:
быть может,
Мир прекрасен и древние правы —
Дух бессмертен и, тело покинув,
Снова ищет себе оболочку…
Добрый пёс, чьей душою владеешь?
Кто душою твоею владел?
Что припомнил? Азийские звёзды?
Гул пустыни? Шаги каравана?
Очень больно не быть человеком?
Пёс теснее прижался ко мне.
Трепетали в глазах мусульманских
Огоньки уходящей баржи…
Год уже не живу…
Только тело
Ковыляет под небом пустым:
Ни желаний, ни зренья, ни слуха —
Волн стигийских пергаментный шелест
И шуршание высохших трав.
А душа? Что случилось с душою?
Может, ей хоть теперь повезло?
Ходит-бродит по парку собака…
(Быть бродячей собакой неплохо.
Слушать шорох дождинок осенних
И былое житьё вспоминать.)
Ходит-бродит по парку собака.
Ходит-бродит по парку собака.
А глаза у собаки мои…

Всем так смешно, а я уже не в силах
Не закричать…
В помятом котелке,
Сжимая тросточку, нелепый человечек
Шагает по бульварам опустевшим,
Обшарпанным листвою и дождём.
Чужие ветки трогают за плечи.
Чужие капли падают за ворот.
Чужая полночь в городе чужом.
Вот человечек ёжится и смотрит
Растерянно, печально, обречённо…

Друг детских лет, похожий на ребёнка…

О жизнь моя, дрожащая, как плёнка,
И серая, как плёнка и как дождь,
Под общий смех, как старый фильм, идёшь.
Опять меня в чужой заносит город.
Чужие капли падают за ворот.
Чужая полночь сторожит дома.
Всё та же, та же, та же, та же тьма.
Всё то же небо цвета грязной марли.
Всё так же, так же… И бреду, как Чарли,
Вот только не в помятом котелке
И не сжимая тросточку в руке.

Значит, не так уж плохо, значит, не так уж худо…
Прямо передо мною падает первый снег…
Прямо передо мною тихо идёт Иуда —
Маленький, одинокий, старенький человек.

В мире бывало гаже, в мире бывало хуже…
Снег перемешан с грязью… чавкает… но зато…
Рядом со мной Иуда переступает лужи,
Приподнимая полы драпового пальто.

Белый снежок наивный, белый снежок хороший,
Бедный снежок, зачем ты, как ты сюда проник?
Рядом со мной по лужам чавкают вновь калоши,
Рядом со мной Иуда кутается в воротник.

Падает снег наивный, падает снег субботний,
Падает на деревья, падает на дома…
Вот и исчез Иуда в каменной подворотне.
Вот и опять со светом перемешалась тьма.