Владимир Егоров - Курсанты

При виде Мадаева я быстро повернулся и выбежал из подъезда. Подъезд сквозной с двумя входами. Мадаев сообразил, что бегаю я быстрее, но у него есть преимущество в позиционном отношении. Он просто прошёл сквозь здание и устроил засаду у другого входа. Вроде бы мне деваться некуда, остаётся только сдаваться в плен. Но товарищ подполковник ошибся, в плен я сдаваться не собирался.

Пока офицер занимал позицию в подъезде, я бегом обогнул угол здания, добежал до пожарной лестницы в торце дома, подпрыгнул до первой перекладины, подтянулся, потом по лестнице бегом, как бегал по вантам на баркентине «Сириус», добежал до четвёртого этажа и там остановился. Смотрю вниз: Мадаев, по моим расчётам, должен выйти во двор и посмотреть, куда же курсант делся. Точно: вижу, выглядывает из-за угла. Не обнаружив врага, обошёл вокруг дома – никого нет. Постоял в задумчивости несколько секунд и пошёл на проходную. Решил, что единственный выход для меня – это вернуться на свободу в город. Оторвать от земли свой прокурорский взор и взглянуть на небо он не догадался.

А между тем я потихоньку продвигался в вышине в сторону родного кубрика. Пятиэтажное здание нашего экипажа по замыслу архитектора было украшено на уровне четвёртого этажа узеньким карнизом, сантиметров 40 шириной. Я встал на этот карниз лицом к стене и не торопясь, бочком пошёл в сторону нашего окна. После работы на паруснике, с его 30-ти метровыми мачтами, я уже высоты не боялся. Обогнул угол дома, дошёл до третьего окна, тихонько постучал носком ботинка в стекло. Ребята открыли мне окно, и я спокойно спрыгнул в свой кубрик. Ребята немного удивились, что я вошёл не в ту дверь:

– Володя! Ты чего тут лазаешь?

– Да Мадаев там самовольщиков ловит… Все пути перекрыл.

И мы легли спать.

А товарищ прокурор выяснил на проходной, что из города приходил курсант с двумя нашивками на левом рукаве – значит, со второго курса. А в этом задании экипажа второкурсники только из 12-той роты, которая живёт на 4-м этаже. Мадаев поднялся в нашу роту и вместе с дежурным по роте стал проверять по кубрикам наличие курсантов. Пересчитал всех, прибавил к этому количеству стоящих в наряде на постах и больных. И получился полный комплект. Так и не понял мудрый прокурор, куда испарился курсант-нарушитель дисциплины. Потом ещё весь следующий день шли построения и разборки, но так ничего и не выяснили. Старшина роты, который был в курсе, и мои ребята, конечно, и не думали что-то докладывать. У нас такое доносительство строго каралось.

Мы тоже в долгу не остались, не могли стерпеть, что нами командует какой-то прокуроришко. Как-то утром после построения во дворе экипажа роты курсантов, одна за другой, в темноте пошли строевым шагом в учебный корпус на Косой Линии. Путь наш пролегал вдоль высокого, красиво оштукатуренного и покрашенного в жёлтый цвет забора Балтийского завода. Наша рота только свернула с Большого Проспекта на Косую, как издалека, откуда-то поближе к учебному корпусу послышался странный, приглушенный расстоянием грохот. Это было похоже на раскаты грома далёкой грозы. Мы удивленно переглянулись, не понимая, в чём дело. Шагаем дальше. Вдруг впереди взрыв грома уже поближе: это хохотала шедшая перед нами 52-я рота. Только когда мы прошли ещё пару сотен метров, мы увидели в чём дело и сами также не смогли удержаться от смеха. На стене забора Балтийского завода огромными буквами было написано масляной краской:

«МАДАЕВ – ЛОШАДЬ (душой и телом)»

Эта новость с быстротой молнии распространилась по училищу. Последним, только к обеду, о ней узнал подполковник Мадаев. Никто не решался сообщить ему эту радостную весть. Мадаев пошел лично посмотреть на памятную надпись, после чего отдал решительный приказ: немедленно стереть заборную ругань. Были собраны все подвахтенные курсанты из суточного наряда и брошены на эти аварийно-спасательные работы.

Курсанты решительно и весьма тщательно выполнили суровый приказ командира. Взяв в руки кирпичи, они с яростью принялись соскабливать краску с забора. При этом так старались, что протёрли в штукатурке строго по следам краски глубокие борозды сантиметра 3—4 глубиной. Отчего на заборе образовалась уже фундаментальная надпись того же содержания. Немного полюбовавшись на свою работу, курсанты пошли к дежурному офицеру и доложили, что краска стёрта. Личный состав училища постепенно успокоился. Но спокойствие было обманчивым и недолгим. После занятий и обеда мы опять строем поротно пошли из учебного корпуса в экипаж. И тут обнаружилось, что памятная надпись на заборе силами курсантов приобрела черты исторического памятника, а сам забор Балтийского завода пополнил собой ряд культурных сооружений Ленинграда.