Петр Пономар - Охотничьи рассказы

Сейчас я не стал бы стрелять такого секача-великана. Оставил бы на племя – это щит стада. Жира на нём не было. Ляжки в сплошных порезах. Только что мяса было много. Природа мудрее нас. Когда нету недостатка в кормах, тогда и рождаются, и вырастают крупные экземпляры.

Трофейный секач

В тот год охотсезон начинался нескладно. Василий не пошёл, работал. Кормов уродилось на участке мало, и жёлудя только по низинам, возле ключей. Маньчжурский орех – редко. А кедровой шишки и вовсе не было. Кабаны ушли искать лучшие места откорма. А Василий заказал: добудь мне голову трофейного секача. Тебе всё равно добывать, лицензию выкупил. Я тогда поддался на похвалы и лесть и ляпнул, что обязательно добуду, слово даю. А слово не воробей, выпустил – не поймаешь. Хмелёк испарился, понял, что прихвастнул. Но сказал, значит буду стараться сдержать.

Время охоты шло, а я вообще не мог найти и следов кабанов. И уже и гон у них начался. Две-три «свадьбы» пробежало через участок, но тогда, когда выезжал домой в баню. На зимних школьных каникулах напросились на участок сыновья Илья и Сергей.

– Поводи их, Фадеич, по капканным тропам, а я поищу секача. Старые, должно быть, уже гоняться за матками бросили, нагулялись, встали на постоянное гайно. Может, найду хоть следок хороший.

И я пошёл в поиск на лыжах один. К вечеру я уже повернул на барачек, подсёк след крупного секача. Я уже и подустал, и настроение уже упало. А главное, дневной ветерок стихал, еле отклонял дымок с подожжённого клочка ваты. Но я решил тянуть за собой лыжи и попробовать подойти на верный выстрел. Он меня вычислил. И метров 100, ближе не подпустил, отбежал, я только силуэт и повидал. Мне не верилось, что он так быстро успокоился и стал продолжать пастись. Я сделал ещё одну попытку подойти, но зверь и не убегал, и держал меня на чутье. И снег был глубок, и я быстро уставал без лыж. И солнце садилось, мороз крепчал. Удача копится, говорят. И тогда она, видимо, не накопилась. Я бросил и потянул к тропе. Доплёлся до тропы ещё по сумеркам. А в барачек пришёл уже по хорошей темноте. Но доволен, нашёл, значит добуду. На второй день я пошёл по своей лыжне туда, где бросил секача. Много времени ушло на поиск его гайна. Да, я не ошибся, он уже несколько ночей ночевал в одной лёжке. Гайно мягкое, тёплое, и кругом всё в следах разного времени. Но истоптанный снег хрустит под ногой, как ты её осторожно не ставь. И ветерок слабенький, и секач уже пуганый. В общем, не подпустил. Два раза я отрывал его от скудной кормёжки. Несколько раз его наблюдал, но всё далее 100 м и в кустах или за ними. А после третьего он решил уйти от меня подальше, бросить своё жильё и идти искать новое место. Это я тоже понял. И я опять потянул в зимовье, как говорится, несолоно хлебавши. Следующий день предвещал быть ещё сложнее. Но я не намерен был сдаваться просто так. Я решил с самого утра застать его в новом гайне. Спит он в такую пору морозов часов до 11. Мне нужно найти новую лёжку и подойти пораньше. Я взял с собой Сергея, и мы вышли на лыжах на следующее утро на рассвете. Протропили новую лыжню напрямик и по старому профилю геофизиков. Дошли до места, где кабан вчера начал успокаиваться и пастись.

– Ну всё, – сказал я, – он где-то недалеко. Теперь я пойду один пешком. А ты иди на лыжах по моему следу, отставай на 100—150 м. Увидел мою спину, стой, жди. Видишь меня, стой, жди. И за собой тяни мои лыжи.

Я начал (обрезать) вчерашнюю пастьбу с подветра, со всякой осторожностью от шума. Использовал всё что мог, чтобы не выдать себя. Часто останавливался, осматривал всё, что было впереди и по бокам. Вылазил на пеньки и валёжины. Опускался на колени и смотрел по низам. Так лучше видимость в лесу, где есть подрост. Да и зверь видит над снегом. И как я ни старался, секач, видимо, услышал и встал прямо в гайне метрах в 90. Стоял он градусов под 120—130, не боком (под 90). И смотрел уже в обратную сторону. Но, я всё понял, услыхал. Всё, ни шагу больше. Зверь настороже. Нужно стрелять, далековато для ружья, и видимость плохая, и кустарник может отклонить пулю. Но это шанс. Я пару раз брал его в прицел на мушку. Но чёткой видимости нет. Над зверем и вокруг него зимой почти всегда небольшая туманность. Контуры зверя видны нечётко. Но с третьей попытки я выстрелил. Кабан резко стал боком ко мне, и я тут же стрельнул второй раз. Секач развернулся и полетел ко мне. Я ожидал это, патрон ещё был у меня в левой руке. Я быстро перезарядил один ствол и успел закрыть ружьё. Для таких охот я пришиваю на левую грудь место под два патрона, как газыри у черкеса или казака. Я успел и замереть, и поднять ружьё. И он ошибся, метрах в 5—7 пробежал мимо меня далее и застыл в трёх метрах от меня. Я понял, что сейчас он не видит меня и стоит, вычисляет. Стоит не шелохнувшись, и я стою. И слышу, как в нём заклокотала с шумом кровь в груди. С таким шумом, будто бы кто-то льёт в него воду из ведра. «Всё, парень, – решил я, – ты стоишь, но мёртв. Достреливать тебя не надо». И вдруг где-то рядом (сзади меня) выстрел. Следом второй. Я видел попадания кабану в голову. А он стоит не шелохнувшись. Я понял, это Сергей подбежал и стреляет. И кабан его слышал и отвлёкся от меня.