Лев Данилкин - Ленин - Пантократор солнечных пылинок

В начале 1920-го нарисовался сюжет с кораблями на Каспии, которые разгромленные деникинцы увели к англичанам, в персидский порт Энзели. Командующий Волжско-Каспийской флотилией Федор Раскольников обратился в Совнарком с предложением: не попробовать ли отобрать украденные корабли и – подразумевалось – пощекотать персидский пролетариат, с перспективой выхода на индийские рубежи, раз уж не получилось экспортировать революцию на Запад (только что захлебнулось польское наступление Красной армии)? Разговоры о том, чтобы форсировать мировую революцию, перейти от оборонительной тактики к наступательной и открыть «азиатский фронт», пошли еще раньше; узрев «восточное зарево», Бухарин отчеканил термин «красная интервенция». 25 сентября на имя Ленина от делегатов Всетатарского съезда Советов, что характерно, ушла телеграмма, в которой упоминались «братья, томящиеся на Востоке под гнетом мирового капитала». Среди прочего им предлагалось «следовать за нами, не страшиться борьбы, ступить под сень коммунистического Интернационала» – ради результата, описываемого довольно туманно: «и вы победите».

В сущности, в предложении проломиться в Индию через Иран в тот момент не было ничего слишком необычного: русские войска на протяжении всей Первой мировой активно воевали на территории Ирана с турками. Да, в Иране не было промышленного пролетариата, но и тем не менее в своем выступлении на 2-м конгрессе Коминтерна в 1920 году, ссылаясь на опыт создания советских организаций в непролетарских местностях, Ленин заявил, что «крестьянские Советы, Советы эксплуатируемых, являются средством, пригодным не только для капиталистических стран, но и для стран с докапиталистическими отношениями» – и раз так, «Советы должны быть приспособлены к условиям докапиталистического общественного строя». В переводе на язык политики, бедное крестьянство, по расчетам Ленина, должно было испытывать националистические чувства и быть признательным Советской России за деколонизацию. Признательность на политическом языке означает лояльность. Где-то эта лояльность достигалась с помощью националистических лозунгов, где-то – социалистических; в первом случае агентами России были контрэлиты, во втором – массы, подталкиваемые к действиям агентами Коминтерна. Агенты Коминтерна выходили из иранцев не лучше и не хуже прочих: часто их вербовали среди трудившихся в России гастарбайтеров; по возвращении из эмиграции, предполагалось, они смогут подтянуть к себе аборигенов, чтобы создать национальную компартию, которая и сможет взять на себя бремя управления страной, только что избавившейся от империалистов и собственных эксплуататоров. В Ташкенте из бойцов двух фронтов, Туркестанского и Кавказского, формируется Отдельный персидский интернациональный отряд. Ударной силой начавшегося-таки осенью «персидского похода» стала Волжско-Каспийская военная флотилия. Англичане восприняли ее появление в Энзели с крайним недоумением, которое только усугубилось, когда на вопрос: «Означало ли появление русского флота объявление войны Британии?» – представители командования заявили, что поход за деникинскими кораблями – их «личная инициатива». По сути, это была классическая «гибридная война» («застенчивая интервенция» – по определению историка М. Персица, глубоко исследовавшего этот эпизод), развивавшаяся по той же модели, что на Донбассе после «майдана». Несмотря на очевидность попыток создать самопровозглашенные советские республики – сначала Гилянскую, потом Хорасанскую, большевики упорно отрицали участие своих войск в военных событиях в Персии: возможно, кто-то воюет, но кто? Только добровольцы, отказавшиеся от советского гражданства. Формально провозглашением республики, образованием Совета народных комиссаров, созданием Персидской Красной армии и ведением гражданской войны занимался полевой командир Кучук-хан – да, ему «помогали» консультациями, живой силой и техникой, но именно на нем лежала задача раскачать и советизировать Персию, чтобы потом превратить ее в плацдарм для движения народов Востока. Кончилась вся эта кавалерийская демократизация в экзотических политических условиях скверно: Кучук-хан, а loose cannon , поссорился и со своими северными друзьями, и с англичанами, и с шахом; из похода на столицу ничего не вышло; однажды холодной зимней ночью он замерз в горах; шахские офицеры, обнаружившие его труп, отрубили ему голову и доставили в Тегеран как военный трофей. И все же вряд ли Ленин упрекал себя за авантюризм: момент был выбран правильно, исторические условия давали шанс перекрасить феодальный Восток в красный цвет, рисковали только политическим престижем, непосредственной угрозе России не было; та же история, что с Польшей – «полунаступление», «полуреволюция».