Лев Данилкин - Ленин - Пантократор солнечных пылинок

С той стороны костра сначала ничего не происходит – но вдруг налим всковыривается и, пытаясь найти выход, проскальзывает ВИ под рубашку.

Дальше тихая фаза заканчивается.

ВИ во сне чувствует, что по нему ползет что-то мокрое и холодное. Он вскакивает, начинает орать на весь Енисей – ему кажется, что к нему за пазуху залезла змея, – и начинает отлеплять, отдирать от себя рубаху, чтобы то, что там, за пазухой, перестало быть на нем, отвязалось, слезло. Он инстинктивно боится залезать рукой за пазуху и дотрагиваться, поэтому пытается выпростать рубаху из штанов, чтобы живая тварь выпала через щель, по возможности не причинив ему вреда, не тронула его.

Наконец ему удается оттопырить от себя рубаху, втянуть живот – и вот в просвет выпадает что-то: живое склизкое бурое усатое чешуйчатое длинное узкое с широким ртищем на морде.

Ошалев, ВИ сначала отпрыгивает от него – а потом понимает, что это – рыба, с ужасом смотрит на нее, поднимает голову, чтобы сообщить товарищам о своем удивительном открытии – рыба! Ко мне! Сама! Заползла!

Он видит:

Сосипатыч, проснувшийся, конечно, тоже с расширенными зрачками смотрит на все это, не понимая, что происходит, и должен ли он как-то вмешаться, и может ли как-то помочь.

И Строганов – уже рыдающий, стонущий, захлебывающийся от смеха.

ВИ смотрит на костер, на Сосипатыча, на Строганова, на реку, на удочки, на вихляющуюся рыбину, на усыпанное, наверное, звездами небо – и только тут, наконец, возвращается в явь, соображает – что разыграли, что рыба – просто рыба, не какое-то сверхъестественное существо, сломавшее все его представления о мире, всю ламарковскую лестницу, всю дарвиновскую эволюцию, весь марксовский атеизм, все намерения познать природу; что самые умные ученики, да, ведут себя иногда глупо, дурачатся, но что мир по-прежнему познаваемый – и смешной, и сулит всякому, кто увидит его несуразность, бесконечное количество возможностей.

Звезды в этот момент вспыхивают и сияют так ослепительно, что на миг становится так светло, как днем; встает стена света.

ВИ запускает большие пальцы под мышки, закрывает глаза – и начинает хохотать – отбросившись назад, потом согнувшись пополам туда-сюда, туда-сюда – заливисто заразительно ярко раскатисто как колокольчик.

Хахахахахаа-хахахахахаха-хахахахаха.

В доме-музее в Ульяновске показывают странный артефакт, оставшийся от Александра Ульянова, – выпиленную им лобзиком круглую деревянную ажурную дощечку для хлеба. В центре – крупные литеры, составляющие слово BROD – «хлеб». Да, как в слове «бутерброд», но на самом деле ни в одном европейском языке «хлеб» так не пишется: по-немецки BROT, по-шведски и датски – с умляутом, «брёд». Ошибка выглядит слишком нарочитой, будто сигналом, зашифрованным завещанием, чтобы привлечь внимание к чему-то или кому-то? Брат?

О том, что Ленин с женой сами не стали заводить детей сознательно – «чтоб не мешали работать» или «чтоб не увеличивать нагрузку на и так перенаселенную планету», – не может быть и речи; он всегда в открытую выступал против модного тогда мальтузианства, а НК много раз с горечью сетовала на бездетность. Т. Алексинская пересказывает свой разговор с матерью Крупской: «Если бы вы знали, как Наде хотелось иметь ребенка! Да вот не суждено, нет у них детей! Это не ее вина! Владимир Ильич много занят умственной работой. Ну, Надя себя утешает, когда-нибудь Россия будет свободной, тогда она будет заниматься народными детьми как своими…»

Не менее причудливо сложилась и судьба мнимого хозяина домика. Василий Шелгунов продолжал терять зрение и году к 1910-му ослеп, что, впрочем, не помешало ему продолжить работу по партийной линии; словно Слепой Пью из «Острова сокровищ», он бродил по Петербургу под радарами полиции и казаков и налаживал контакты между партийными первичными организациями. В какой-то момент его все же арестовали – и нарочно посадили к уголовникам, которые жестоко издевались над ним: прятали одежду, убирали со стола тарелку, чтобы он промахивался, подкладывали вместо ложки щетку. Деятельность в РСДРП навела его на мысль организовать слепых и объединить их; так Шелгунов стал одним из патриархов ВОС – и даже организовал специальный журнал для инвалидов – «Жизнь слепых», в котором, по иронии судьбы, 40 лет спустя начал свою литературную карьеру писатель А. А. Проханов.

В советское время труд Ушакова не был известен, его не пропустила цензура НК – и он лежал в архиве Бонч-Бруевича. Автора, конечно, репрессировали – но текст сохранился и был опубликован уже в XXI веке.