Виктор Корж - Запас прочности

Погрузили мины и торпеды, приняли артбоезапас, топливо и продукты. На ходу я передал свои функции Александру Кузьмичу Васильеву. Сказал ему:

— Выкручивайся, Саша, один месяц сам. Впрочем, финны тебя теперь здорово знают. Помнишь, как ты им нос утер в ночь перед рождеством?!

Тогда «Щ-307» вернулась из похода со сломанным винтом и погнутым гребным валом. Инженеры завода заявили, что сделать с валом ничего не могут, и потребовали изготовления нового вала. Васильев, в прошлом токарь Ижорского завода, возмутился:

— А ну-ка, ставьте вал на станок!

Финны выполнили просьбу. Это было в ночь перед рождеством. Завод опустел. В цехе остались мы с Васильевым. Он встал к огромному станку. Работали всю ночь. Утром финны удивились: вал был как новый. «Щ-307» ушла в боевой поход точно в срок.

— Тебя они слушаться будут, — говорю я. — Народ очень толковый и деловой. С ним легко договориться.

Провожать нас в боевой поход 5 марта 1945 года приехал из Хельсинки капитан 1 ранга Л. А. Курников. Он спросил у Орла:

— Может быть, без Коржа пойдешь, Александр Евстафьевич? Работы здесь непочатый край, да и Васильев мне нужен в Хельсинки.

— Нет, нет, Лев Андреевич. Корж пойдет в поход, как договорились раньше.

— Ну ладно, идите. Ни пуха ни пера!

Настал день, и финский ледокол «Сису» тщательно разломал в гавани толстый лед и подал нам буксирный трос. Весной еще и не пахнет. Температура 15 градусов ниже нуля.

Дрогнув от натянувшегося троса, наша лодка отошла от пирса.

Мимо проплывают заснеженные острова. В кильватерной струе ледокола сталкиваются, кувыркаются льдины. Они ударяются, трутся о борт лодки. Шум такой, что разговаривать невозможно. Встретились финские рыбаки. Они едут на санях. Низкорослые лошадки бодро бегут по твердому насту. Немного странно видеть такой транспорт на море. Попросили ледокол остановиться. Рыбаки подъехали к самому краю полыньи. Разговорились. Оказывается, они промышляют салаку для копчения. Щедро поделились с нами своим уловом. Салака, конечно, не осетр и не стерлядь, но матросы все же два дня с удовольствием лакомились ухой и жареной рыбой.

Я поселился в каюте командира боевой части. В ней две койки. Долгополов мне, как старшему, любезно уступил нижнюю. Койки прикреплены к борту. Хотя корпус корабля облицован пробковой крошкой, от него веет морозом и весь он покрыт толстым слоем инея. У нас в каюте стоит переносная электрогрелка. От нее пышет жаром так, что куртка начинает дымиться. Поворачиваешься на другой бок. Нагревшаяся куртка растапливает иней на борту, а после примерзает к нему, и даже сквозь мех проникает холод. Не изменяя положения, можно выдержать не более десяти минут. При закрытой двери температура в каюте быстро поднимается до 40 градусов тепла (над столом у нас висит термометр). Когда электрогрелку выключаешь, через двадцать минут уже зуб на зуб не попадает. Так и спишь, как заводной — в непрерывном движении, все время переворачиваясь, и то включаешь, то выключаешь грелку, открываешь или закрываешь дверь каюты. Николай Сергеевич это называет «автоматическим регулированием температуры».

На очередную вахту заступила вторая смена: вахтенный офицер капитан-лейтенант Юрий Сергеевич Русин, лишь за несколько дней до похода назначенный на эту лодку старпомом; в центральном посту — старший инженер-лейтенант Николай Сергеевич Долгополов; при нем командир отделения трюмных старшина 1-й статьи Леонид Иосифович Заборовский. Я внимательно приглядываюсь к своим новым товарищам. Из старшин мне хорошо знаком только старшина группы трюмных мичман Сергей Николаевич Огурцов. Я знаю его уже давно. Это превосходный знаток своего дела, вдумчивый, энергичный. Он коммунист, деятельный общественник. Его уважают все.

Пока все тихо и спокойно, Долгополов вполголоса рассказывает мне о людях боевой части. Меня радует, что молодой инженер-механик отлично знает своих подчиненных, их выучку, характеры.

О Заборовском он рассказывает с восхищением. По национальности Леонид поляк, но долго жил в Ленинграде. Рабочий. На флот взят из запаса. На подводный минзаг пришел с сухопутного фронта после ранения.

— Путь, как видите, сложный. Я ведь тоже это все прошел, — сказал Долгополов.

— О тебе-то я все знаю, Николай Сергеевич.

— Заборовский очень быстро освоился на корабле. Товарищи из трюмной группы его уважают и побаиваются: специалист он превосходный, от него ничего не скроешь. Со своими подчиненными он в меру строг и требователен. Матросы к нему относятся как к отцу. К тому же он старше всех их — девятьсот десятого года рождения, на два года старше вас. Беспартийный, но очень честный товарищ.