Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Между Байроном и байроническими героями были явные черты сходства: высокое происхождение, пылкое и отзывчивое сердце в юности, разочарование, злоба, отчаяние. Но байронический герой переживал драмы, о которых Байрон только мечтал. Конрад был человеком действия, вождем пиратов; Байрон, которого угнетала его лень, бездействовал. Конрад был сильный, Байрон — хромой; Конрад — смуглый, Байрон — бледный. Смех Конрада был язвительной насмешкой, «которая приводила людей в ярость и в содрогание»; у Байрона смех был веселый и обаятельный. В Байроне было много детского. У него был и здравый смысл и юмор. Во время приступов ярости он на мгновение становился Конрадом, но в повседневной жизни Байрон и байронический герой мало походили один на другого и представляли друг для друга опасное общество. Байрон невольно приписывал людям, которых он хотел изобразить сильными, свою собственную слабость; байронический герой становился неестественной театральной фигурой, которой Байрон считал долгом подражать. Защищая Конрада, он защищал самого себя.

Это опять-таки был он, наивный юноша. Люди, женщины в особенности, заставили его пройти школу разочарования. С тех пор он увидел себя корсаром вне закона, человеком преступления и любви, рыцарем в своем роде, но врагом рода человеческого, за исключением одного существа, так как Конрад любил женщину, которую Байрон сначала назвал Франческой, в память леди Фрэнсис, а потом Медорой.

Они тоже представляли собой интересный материал для анализа, эти героини байронических поэм, нежные, неземные отображения того прекрасного идеала, который Байрон отчаялся найти в жизни. «Настоящий ценитель наслаждения, — говорил он, — никогда не пустит в свое воображение грубость действительности. Любовь не терпит ничего земного, материального, ей чуждо физическое в наслаждении. Только затуманенные воспоминания, о которых мы почти забыли, которые мы не смеем назвать самим себе, способны не вселять в нас отвращение». Удивительная философия для ученика леди Мельбурн. Но эти великие искатели наслаждении всегда разглагольствуют о пламенной любви, убедившись, что голая чувственность бессильна заглушить их скуку. Только женщины всегда остаются реалистками в любви, но Конрад, подобно своему творцу, любил рыцарской любовью Медору, Пэри своего воображения.

Байрон, вручив Меррею рукопись своего «Корсара», 17 января уехал с сестрой в Ньюстед. Тропинки и холмы — все было занесено снегом, и аббатство казалось удивительно красивым на этом зимнем фоне. Он сначала думал навестить Мэри Чаворт, которая жила так близко. Но дороги были размыты оттепелью, а Ньюстед, когда там Августа, был таким чудесным приютом. Совсем не требовалось, как с леди Каролиной, блистать остроумием на каждом слове. «Мы никогда не зеваем, и всегда во всем согласны, мы хохочем больше, чем это подобает в столь солидном доме. Кроме того, наша фамильная застенчивость позволяет нам в обществе друг друга быть более занимательными, чем мы бываем среди чужих людей».

Огромные сводчатые залы оглашались их смехом. Байрон давал Августе уроки итальянского языка. Мир не существовал; только леди Мельбурн издалека посылала свои предостережения: не пора ли Байрону с сестрой вернуться к благоразумной жизни?.. Байрон, как всегда, защищал Августу:

«X — самое неэгоистичное существо в мире. Вы, разумеется, никогда не поверите, что у кого-нибудь из нас двоих может быть доброе чувство. Что касается меня, я этого не отрицаю, но она — вы не знаете, что это за существо; её единственное прегрешение — это моя вина, а у меня нет никакого оправдания, кроме страсти, которая не может служить оправданием. Я считаю её несравнимой по доброте и характеру. Согласитесь со мной, что она действительно очень располагающая к любви женщина, и я постараюсь её разлюбить. Если вы мне не верите, спросите тех, кто знает её лучше. Я говорю лучше, потому что влюбленный человек слеп так же, как сама любовь… При том физическом и моральном воспитании, которое я получил, нельзя было ожидать ничего другого. Странно то, что у меня всегда было предчувствие. Я помню, как ребенком прочел в римской истории об одном браке, о котором вам расскажу, когда мы увидимся, и я тогда спросил мать, почему мне не жениться на X».