Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Наступила ночь. Сигнал отбоя. Я улеглась на свое жесткое ложе. Под потолком продолжала гореть лампочка, хотя и тусклая, но с непривычки мешавшая заснуть. К тому же разрешалось лежать только на спине или лицом к двери, где был глазок, в который поминутно заглядывал солдат, бесшумно скользящий взад-вперед, как маятник, по коридору.

Почти всю ночь я не сомкнула глаз. Рано утром прозвенел звонок, оповещавший о подъеме. Пришлось подойти к двери и присесть на корточки, чтобы взять еду. Почти машинально проглотила миску жидкой каши и сжевала кукурузную пампушку. Позднее, когда до моего сознания дошло, что и Ли Лисань наверняка арестован, я представила его сидящим на корточках перед чугунной решеткой в ожидании кормежки, и сердце резанула мучительная боль. «Неужели ему на старости лет, с подорванным здоровьем приходится переносить такое унижение! За что?!» При таких мыслях у меня слезы на глаза наворачивались.

И еще думалось: «Как он спит в камере? Ведь свет не гасят даже ночью. А он совсем не может заснуть при свете!»

День шел за днем, а меня все не вызывали на допрос. Это меня удивляло, но вместе с тем и радовало, потому что вселяло надежду на благополучный исход. Хожу по камере, отсчитывая шаги, – в длину одиннадцать, в ширину пять – и строю воздушные замки: вот дверь распахивается, я на свободе. Все подозрения сняты, и мы опять все вместе. В мечтах уношусь далеко вперед, радужными красками расцвечивая жизнь – мою с мужем и наших детей: девочки выходят замуж, мы с Ли Мином нянчим внуков…

Но увы! После первого же допроса карточный домик моих надежд рухнул.

Недели через две вдруг со скрежетом раскрылась дверь, и вошедший надзиратель сурово произнес:

– На допрос!

У меня екнуло сердце: сейчас решится моя судьба! Выхожу. Меня ведут по каким-то темным коридорам, по обеим сторонам которых находятся, как видно, следственные кабинеты. Сопровождающий открывает передо мной дверь. Вхожу и вижу: за длинным столом, словно в торжественном президиуме, сидят человек пятнадцать – кто в штатском, кто в военном. О Боже! Что это такое? Трибунал? Послушно сажусь, как приказано, на бочонкообразное седалище, стоящее на значительном расстоянии от стола. Красные бока бочонка так гладко отполированы, что за них невозможно ухватиться. Так что допрашиваемому даже в порыве гнева не удалось бы запустить им в сидящих за столом. Предосторожность, по-видимому, нелишняя.

Неожиданно из-за стола, окруженного большой группой людей, вышел и направился ко мне коренастый человек, непропорционально сложенный, с отвислым задом. Густобровое лицо недружелюбно нахмурено. Повелительно и громко приказывает:

– Рассказывай начистоту о своих отношениях с Го Шаотаном!

По начальственной манере держаться я поняла, что этот коренастый – какой-то большой начальник. Об этом можно было судить еще и потому, что сидевшие за столом не вставляли реплик, когда он говорил, а почтительно молчали. Спустя год, когда мне стали давать для чтения газету «Жэньминь жибао», я по фотоснимку опознала в этом начальнике министра общественной безопасности Се Фучжи.

Присутствие самого министра на первом допросе ясно показывало, какое значение органы придавали делу Ли Лисаня. Потому что, хотя вопросы были обращены ко мне, главной мишенью был, конечно, Ли Лисань.

В тот первый раз все вертелось вокруг отношений с Го Шаотаном.

Услышав это имя, я даже не сразу сообразила, о ком идет речь.

– Какой Го Шаотан? Я никого такого не знаю.

– Врешь, стерва! Как ты можешь его не знать!

– Го Шаотан – вы там его по-русски называете Кэлимофу, – пренебрежительно пояснил кто-то за столом.

Так вот оно что! Их интересовал наш старый знакомый, которого я знала под русской фамилией Крымов. Сразу вспомнился 1936 год в Москве, когда Крымов заходил к нам с Ли Ми-ном в гостиницу «Люкс». Это был невысокого роста человек, худощавый, очень подвижный и говорливый. В Советском Союзе он жил уже давно – с середины 20-х годов – и по-русски говорил свободно, с легким акцентом. В Коминтерне занимал должность, если не ошибаюсь, заместителя заведующего общим отделом – пост в таком важном ведомстве весьма значительный. Женат был на советской еврейке по имени Берта, которая тоже работала в Коминтерне переводчицей с английского языка.

Припоминаю, как один раз летом мы с Ли Мином ездили к Крымовым в гости за город по Северной железной дороге. Жили они на госдаче Коминтерна (или какого-то еще ведомства) в Тарасовке. Их дочке было года три – четыре. Мне, только что вышедшей замуж за китайца, особенно интересно было посмотреть на ребенка от смешанного брака. Девочка была черноволосая, черноглазая, похожая на куколку. Звали ее Инна. Имя это, тогда редкое, мне так понравилось, что я про себя решила: если у меня когда-нибудь будет дочка, непременно назову ее этим именем.