Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

И вот тут прибыл Бисмарк!

Его сильный, преисполненный чувством власти темперамент был непонятен. Но он внушал страх царившей в Берлине некомпетентности. Поэтому его следовало удалить из близлежащего Франкфурта и отправить охладиться в Петербург в тот самый момент, когда война вновь грозила нарушить равновесие в Европе, когда требовалось решение судьбы Пруссии, Германии! К ярости, вызванной политикой, добавились сильные физические страдания. Поэтому взволнованный в глубине своей души, нервный и раздраженный, он воспротивился Шлёцеру, с которым еще не успел толком познакомиться, но в котором уже подозревал встретить любимца прусской принцессы, либерализирующего остроумного теоретика. Он вел с ним себя жестко, даже по-военному, требовал от своего подчиненного безвольной покорности.

Избалованный судьбой и людьми Шлёцер в противоположность любому прусскому бюрократу, отягощенному страхом перед своим начальством, вышел из себя. Уважавший гениальность, поставивший себе кумиром Фридриха Великого, взявший демоническое влияние Наполеона I за основу написанного в молодости рассказа [18] Имеется в виду работа «Napoleon und Graf von Kervegan», опубликованная в 1852 г. , он посчитал себя недооцененным со стороны того, кто был больше обыкновенного человека. Он вступил в борьбу. Последовала череда жестких столкновений. Затем с обеих сторон — холодная как лед учтивость. «Жуткое время». Письма Шлёцера дышали ненавистью. С самой тщательной педантичностью он исполнял все задания, но без удовольствия. Его ежедневной сентенцией было: «Выше голову!» Одинокая властолюбивая натура пруссака противостояла вполне самобытному, такому же непокорному и несговорчивому ганзейцу.

Лишь ему однажды удалось встать в такую открытую и смелую оппозицию подчиненного против «железного канцлера». И он, чей вулканический боевой дух обыкновенно не терпел никакого противостояния, простил и забыл. Он даже стал перетягивать на свою сторону сопротивляющегося. Самым лояльным образом он отозвал обратно сообщенную ранее в Берлин информацию о своем секретаре, и теперь начал каждый раз хвалить его. «Я простил Шлёцеру все прежние неприятности, проистекавшие из его отношения ко мне, благодаря его верности служебному долгу и его трудолюбию» [19] Bismarck an Minister v. Schleinitz// Bismarcks Briefwechsel mit dem Minister Freiherrn von Schleinitz. 1858–1861. Stuttgart — Berlin, 1905. S. 79. . «Кроме деловых соображений у меня нет никаких оснований выступать в его поддержку, поскольку вначале мы жили в открытой вражде; теперь же его трудолюбие и верность долгу обезоружили меня» [20] Privatschreiben an Minister v. Schleinitz. 15/3 Juni 1861// Otto von Bismarck. Werke in Auswahl. Zweiter Band. Das Werden des Staatsmannes 1815–1862. Zweiter Teil: 1854–1862. Darmstadt, 2001. S. 377. .

После того как Бисмарк получил отзыв из Петербурга, он поддержал перевод Шлёцера в Берлин, чтобы иметь его там рядом с собой. В те самые решающие сентябрьские дни 1862 г. он сразу же по возвращении в Берлин искал его, чтобы уже в должности министра-президента предложить ему стать своим адъютантом.

А Шлёцер? В Петербурге он уже не возвращался к мысли о некогда желанном переводе; он писал своему брату: «С Бисмарком все превосходно!» И, тем не менее, его самостоятельная натура противилась занятию должности в непосредственной близости от этого гиганта. Он признавал гениальность, но не цели этой противоречивой натуры, не смысл парламентских речей, которые Роон неодобрительно охарактеризовал как «пространные рассуждения». Он мог служить только вследствие убеждений. Он даже вызывал раздражение тем, что в кругу своих берлинских друзей критиковал с ошеломляющей откровенностью политику своего начальника, которого он имел обыкновение называть более кратко: «Отто». Эти бесцеремонные высказывания получили распространение и, конечно же, вскоре достигли самого Бисмарка. Что же думал он о своем непокорном подчиненном? Он видел в Шлёцере проистекающий из его динамического характера и действенного духа политический темперамент, широкий кругозор и стремление увидеть мир, при этом также качества, которые в дополнение к вышеперечисленному не так–то и легко было найти: дипломатическая сноровка и гражданское мужество, отсутствие вырастающего из трудолюбия тщеславия, а также любого намека на обычные чиновничьи амбиции. Вероятно, данная история вызвала улыбку у такого большого знатока людей, который посчитал, что временное удаление этого темпераментного человека, не отходившего все же от дел, из пренебрегаемой им прусской столицы в Копенгаген не будет лишним. Когда и такой курс лечения не помог, он сослал этого неисправимого в Рим, в дипломатическое представительство при Папском престоле.