Игорь Ротарь - Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Например, он подрался с женой, и на его лице остались следы этой «битвы». Увы, на беду, как раз на следующий день он должен был вещать на пресс-конференции о правах человека в Таджикистане, а с такой физиономией это делать было просто невозможно. Тогда у супругов возник хитрый план: надо инсценировать налет на квартиру агентов спецслужб Таджикистана. Весь мир содрогнулся от подлости таджикских силовиков, но через некоторое время журналист развелся, и его жена под диктофон раскрыла, как все было на самом деле.

Ладно, возможно женщина и оклеветала невинного человека. Но другую историю я знаю лично. Так, этот журналист заявил, что его уволили из «Независимой» по указанию ФСБ, хотя, на самом деле, «страдальца» никто не выгонял, а ушел он из газеты сам, устроившись в правозащитный фонд «Гласность».

Этот человек написал несколько книг о правах человека в России, а потом уехал жить в Грузию, откуда и продолжает бороться с «российским империализмом».

Достаточно много я общался и с Анной Политковской [17] (она даже помогла мне лично). Эта женщина, несомненно, было скрупулезно честной, но, как бы помягче сказать, излишне эмоционально-наивной. Так, она, например, выступала за выдачу оружия дагестанцам, живущим на границе с «Чечней-Ичкерией».

Как мне кажется, такой наивный враг был очень выгоден Кремлю, и я согласен с Владимиром Путиным, что смерть этой женщины нанесла больший урон власти, чем вся ее предыдущая деятельность.

В 1995 году в Чечне я познакомился с правозащитником Сергеем Адамововичем Ковалевым [18]. В те дни российская авиация буквально сносила с лица земли центр Грозного, не щадя и гражданское население. По сути, и я, и правозащитник, стали в этой ситуации жертвами «синдрома заложников» – мы однозначно были на стороне сепаратистов и осуждали «агрессию российской армии». Однако, позднее в Боснии судьба свела меня с российский миротворцами-десантниками, ранее воевавшими в Чечне.

Как я и с удивлением обнаружил, у этих людей была совсем «другая правда»: «Да, если бы Ковалев здесь появился, то одни очки бы и остались!!! Мы держим оборону в горящем доме, а тут появляется под белым флагом эта гнида с боевиками и предлагает нам сдаться. Да, как такое можно говорить!? Мы же присягу давали!!!».

Конечно же, Сергей Адамович не был «гнидой». Это был субъективно глубоко честный человек, искренне возмущенный гибелью мирного населения в Чечне. Но, как говорится, истина она одна, а правда бывает разной.

Кстати, Сергей Ковалев, обличая «преступления российской армии в Чечне» «не заметил» массовые притеснения русских в дудаевской Чечне. Сделал ли он это умышленно? Конечно же нет, просто его ум, впрочем, как и мой в те дни, был настроен совсем «на другую волну», а информация о гонениях на русских противоречила нашей стройной картине мира.

Однако, в целом все у меня было положительное отношение к правозащитникам. Так, одно время я дружил с сотрудницей HumanRightsWatch Мари, специализирующейся на постсоветском пространстве.

В свои, часто опасные, командировки эта женщина, ездила с СD-проигрывателем, так как просто не могла жить без классической музыки, а вот Вагнера Мари никогда не слушала, так как этот композитор был антисемитом, и его любил Гитлер.

Как-то, будучи на отдыхе в Шри Ланке, Мари написала мне и моей жене письмо, которое достаточно ярко показывает восприятие мира правозащитниками: «Вокруг меня пальма, слон, обезьяна. Тут так хорошо, что даже трудно думать о правозащите. Местные жители все время хотят обмануть меня, но это неплохо, просто у них такая культура».

Очень нравился мне и швейцарец Мишель, работавший правозащитником (по-моему, от Amnesty International) в Перу во время правления в этой стране диктатора Альберто Фухимори. Вот как описывал мне Мишель ситуацию в стране.

«Крайняя бедность населения, абсолютно коррумпированное правительство. Да, если бы я был перуанцем, то тоже бы стал коммунистическим партизаном! Я был в отчаянии, что мы ничем не можем помочь местным. Как-то в тюрьме я сказал заключенному-диссиденту: «Я хочу уйти со своей работы, мы не в состоянии что-то изменить в Перу». Неожиданно политзаключенный мне ответил: «Если бы не такие как вы, то меня и моих товарищей давно бы расстреляли. Пожалуйста, не бросайте нас». Эти слова придали мне силы, и я продолжил работать правозащитником».

То есть в целом я уважал работу правозащитников и верил, что моя правозащитная деятельность поможет в скором времени «оцивилизовать» Среднюю Азию, сделать ее подобием Европы.