Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Телеграмма в Москву из Кириллова

«Дегтярь Наталье Александровне

Приезжай все-таки поскорее в конце августа в понедельник утром жди звонка получил два письма одно послал но ты его не жди а приезжай».

И дальше мы были вместе, действительно, не разлучаясь, и получается, что мы с ним были весьма сильно похожи. Не говоря о том, что мы — два Водолея, а люди, которые знают, что такое Водолей, поймут, что я имею в виду… Более того, у каждого из нас необходимость ощущения внутренней свободы, воли и независимости была чуть ли не определяющей чертой характера. Это было у меня, и очень сильно было у Юры. И все годы, которые я с ним прожила, он мне подарил возможность этого чувства в душе. То есть вся жизнь была вот эта свобода плюс, по Шергину, «веселье сердечное». Все, что я сейчас вспоминаю, у меня в душе живет как годы веселья сердечного, нескончаемого совершенно. Там, конечно, были и минуты печали, но я не хочу про это сейчас говорить.

Бесконечно можно говорить про Юрину прозу, живопись, про песни. Много уже написано, мне же хочется рассказать о моментах, о которых мало кто знает и которые Юру очень характеризуют, и о том, что ни с одним другим человеком не было возможно, причем я не имею в виду мою личную жизнь. Просто такого качества личности я больше не знаю и не могу себе представить.

Мы часто живали в Домах творчества, которые тогда все-таки были и были хорошие. И мы там жили, потому что он все время хотел вырваться из Москвы, убежать отсюда, и брал меня. Кстати, потом мы еще и поженились. Он мне сказал: «Я на тебе женился просто потому, что мне нужно, чтобы ты всё время была рядом». Вот ему надо, чтобы эти «кулички» все время были рядом. Поэтому он в Домах творчества жил и работал, ая жила рядом, наслаждаясь своей свободой и прочее. Ему было необходимо, чтоб я выслушивала, комментировала, давала советы. Это его невероятно поддерживало. Так мы жили, в памяти остались прекрасные моменты.

Я помню Переделкино начала 80-х годов — нас поселили в коттедже, на террасе в стиле 30-х годов. Был октябрь невероятной красоты, рядом были какие-то вросшие скамейки, засыпанные листвой. Приезжали западногерманские люди, наслаждались общением с Юрой. А мы с ним просто ходили, собирали свинушки на территории Дома творчества и на какой-то плитке, на этой самой террасе, не отваривая, без всякой дезинфекции, готовили эти свинушки и оба с наслаждением их ели…

Потом, я помню, мы приезжали зимой в Малеевку. Только приехали (зима, мороз) — время обеда. Все эти «писателя», как он их называл, чинно и пристойно идут обедать в столовую. Мы же с Юрой, вместо того чтобы чинно идти вместе со всеми, почему-то бежали в ближайший лесок, брали с собой сосиски, купленные в Москве. Он разжигал там очень умело костер, и мы, пропуская литфондовский роскошный обед, наслаждались в этом морозном лесу сосисками на палочках.

В Дубултах Дом творчества работал, пока его не реквизировали. Мы там тоже жили, в основном зимой; там было странное замерзшее у берега море. А у нас дни рождения зимние — в феврале. Огромное счастье было получить от него зимой в Дубултах маленький горшочек с нежнейшим крокусом. Они там продавались на улицах, а в Прибалтике зимой особый запах, цвет, вкус всего. Опять же он мне дарил эти ощущения, я без него даже и не видела бы ничего этого. Весь наш номер в Доме творчества был в каких-то крокусах и дивных азалиях. И вот в дни рождения — вдвоем, без никого, сидеть в холодных дюнах на чем-то развалившемся, иметь газету, на газете иметь роскошную прибалтийскую соленую рыбу, еще теплую, объедаться этой рыбой, придумывать острова к «Суеру-Выеру» и получать полнейший кайф.

Пустынное море, совершенно никого — мы одни. Что может быть лучше?!

В Ялту мы приезжали или поздней зимой, или ранней весной, и там было вообще изумительно, потому что там бирюзовое море, а вокруг всё цветущее розово-белое. Там в пейзаже был какой-то японский изыск Ион научил меня восхищаться этим всем, научил такому японскому восхищающемуся, фиксированному взгляду на мир. Между прочим, не зря же его японцы так сильно ценили и ценят; последние годы Юриной жизни они бесконечно к нему тянулись, что-то все время у него просили — и живопись, и рассказы, и переводы, и переиздавали Маврину, которую у нас переиздать вообще невозможно — «не рыночно»… (В 2012 году издательство «Вебов и Книгин» переиздало все шесть книг Татьяны Мавриной и Юрий Коваля.)

Что еще могло бы быть только с Юрой. Плутково. Река Нерль, ночь конца сентября, и мы ночью посредине этой реки на старой лодочке, весла брошены. За рекой — лес, и там лосиный гон. То есть там трубят в ночи лоси. Никого нет, ни души вообще — холодно. Я в лодке, на мне кожаные лайковые перчатки. Помню, у нас на дне лодки стояли какие-то соленые огурчики и я вилкой, в лайковой кожаной перчатке, выпив рюмку, закусываю огурчиком под лосиный гон. Это было возможно только с ним.