Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Сахаров победил. Лизе было позволено воссоединиться с мужем. Но Сахаров выиграл и нечто гораздо большее.

Тактика Сахарова продемонстрировала глубокое понимание не только того, как работает советская система, но и психологии средств массовой информации на Западе. Его победа вышла за рамки простого освобождения невестки. Воспользовавшись всеобщей заинтеpесованно-стью, всеобщим вниманием, он, не теряя времени, снова обратился к миру с призывами в защиту узников совести и отказников».

БА:

И в конце описания этих фантастических событий – живая картинка, наглядно показывающая, что удар, который эта победа Сахарова нанесла КГБ СССР, был весьма чувствителен. С 22 ноября по 4 декабря Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна держали голодовку дома, 4 декабря их принудительно поместили в разные больницы г. Горького. 8 декабря в палату Сахарова пришел высокий московский чин КГБ по фамилии Рябинин, который, как вспоминает АДС, сказал: « Я уполномочен заявить вам, что ваше требование может быть рассмотрено в положительном смысле, но предварительно вы должны прекратить голодовку ». Сахаров потребовал встречи с женой. Такой же разговор в тот же день Рябинин провел с Еленой Боннэр, и она тоже потребовала свидания с мужем. В семь вечера ее привезли в областную больницу, где был Сахаров, они встретились в кабинете главного врача и дали согласие прекратить голодовку после того, как по их требованию в качестве гарантии Рябинин тут же связался с Президентом Академии А. П. Александровым.

И в тот же вечер было заявление ТАСС, что вопрос с выездом Алексеевой решен положительно и что Сахаров и Боннэр прекратили голодовку. Об этом сразу радостно заявил и президент США Рональд Рейган, ликующие передачи по «голосам» продолжались всю ночь. На следующее утро, это было 9 декабря, я, тоже обрадованный, пришел на улицу Чкалова, увидел там радостных Лизу и Наталью Викторовну. А вскоре в дверь позвонил курьер – вручил Лизе повестку в назначенный час, днем, явиться в Главную приемную КГБ СССР – это на Кузнецком Мосту за гастрономом № 1 (через несколько месяцев моей жене и мне тоже пришлось там побывать). Мы пошли вместе, Лиза вошла в нужный подъезд, а я остался ждать у входа в гастроном.

Через полчаса она выходит, совершенно убитая: ей в грубой форме сообщили, что никуда она не поедет, никакой выездной визы ей не будет. Я говорю: «Звони журналистам». Она так и сделала из ближайшего телефона-автомата. Мы пошли домой, а когда входили на улице Чкалова, в подъезд – тот самый у которого сейчас мемориальная доска Сахарова, – с нами вместе в подъезд ввалилось трое молодых веселых американских телевизионщиков, откликнувшихся на Лизин звонок, с кучей аппаратуры. Мы вместе поднялись на лифте, вошли в квартиру, сильно удивив Наталью Викторовну. Помню направленную на меня телетрубу и вопрос (по-английски, эти ребята не знали русского): «Что вы можете сказать о заявлении президента Рейгана, что Сахаров прекратил голодовку?» Я ответил кратко: «He was deceived» («Его обманули»). Потом Лиза подробнее рассказала им про визит в КГБ, я переводил. Конечно, эта сенсационная новость тоже всколыхнула весь мир. На следующий день Лизу вызвали в ОВИР и выдали выездную визу.

О таких «играх» КГБ также пишет Сахаров в связи с победой 1985 г. – получением разрешения Елене Георгиевне прервать ссылку и выехать в США для операции на сердце (см. в главе 28).

Леонид Литинский (друг семьи Сахарова – Боннэр, в книге [5]):

«Проскочили с голодовкой, что называется, на волоске, с зазором всего в пять дней – 13 декабря 1981 года Ярузельский ввел у себя военное положение, и внимание всего мира переключилось на Польшу. Что ж, смелому и Бог помогает».

Сахаров:

«Итак, мы голодали 13 дней в квартире и 4 (точней, 4 с половиной) в больнице. Все это время нарастала кампания в нашу поддержку. Очень активно действовали Таня и Рема в Европе, Алеша – в США и Канаде. В целом Запад понял наши мотивы и правоту. Многие эмигранты и диссиденты оказались менее к этому способны (культ идеи, борьбы, политики, моей личности, еще какой-то чепухи)…

В один из первых дней голодовки Лиза позвонила Наташе Гессе в Ленинград и попросила ее приехать. В этом разговоре Лиза сказала: “Приезжайте, пожалуйста, мне очень плохо” – такие слова Лизе совсем не свойственны. Наташа немедленно приехала – ее поддержка и советы очень много значили для Лизы. В это неописуемо трудное для нас морально время Наташа приняла на себя часть натиска некоторых советчиков из числа друзей и диссидентов с их жестоким и неумным стремлением добиться от Лизы каких-либо действий с целью прекращения голодовки. Кто-то в эти дни (да и потом) говорил, что не понимает, как могла Лиза сама не объявить голодовки. Но если бы она так поступила, то погубила бы нас всех: ее стойкость, понимание и активные действия во время голодовки и сразу после ее окончания, до того момента, когда в руках у Лизы оказалась виза, были абсолютно необходимы.