Борис Альтшулер - Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Очень огорчила также меня (и Люсю) пропажа дневников, в которых я записывал не только ежедневные события, но и пришедшие в голову мысли, впечатления от книг, включая научные, впечатления от кино, от разговоров и т. п. Там же были четыре статейки-эссе на литературно-философскую тему. Две – о стихотворениях Пушкина “Давно, усталый раб, замыслил я побег…” ( первая строчка “Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит” ) и “Три ключа”. Во второй статье я говорил и о стихотворении “Арион”, которое, по моему мнению, имеет внутренние связи со стихотворением “Три ключа” и важно как для понимания состояния души и творчества поэта, так и для меня самого, оказавшегося на Горьковской скале в то время, как многие мои друзья – в пучине вод. Я пытался потом восстановить эти статьи (объединив их вместе) в дневнике, но по второму разу, как это часто бывает, получилось хуже – суше и как-то механичней. Боюсь, что то же самое случится частично с воспоминаниями; буду стараться этого избежать. Две другие статьи: 1) об “Авессалом, Авессалом” Фолкнера и 2) о замечательной повести Чингиза Айтматова “И дольше века длится день” – я даже не пытался восстановить. Одну вещь из сумки гебисты вернули, верней подбросили. Когда я, потрясенный, вернулся из поликлиники, на столе лежало письмо, которое я собирался по дороге в поликлинику отправить в Институт научной информации (с просьбой о присылке оттисков научных статей). Видимо, они таким способом оставили “визитную карточку” (проникнув в запертую на ключ квартиру мимо милиционера), а может, попутно они хотели показать, что они не мешают моей научной работе. (Но это не так.) Кража сумки потрясла меня (тут были чувство досады на самого себя за неосторожность, горькое сожаление о пропавших, совсем невосполнимых письмах и документах и трудно или частично восстановимых рукописях, боль за потерю ценностей чисто личного характера и неприятный осадок от того, что в чужие и враждебные руки попали интимные письма и записки). Это потрясло Люсю тоже. Люся говорит, что я был в состоянии физического шока, буквально трясся. Это было действительно так. И все же мы не были сломлены, даже на какое-то время. Моя активность, может, даже возросла в эти дни (общественная; научную работу я был вынужден надолго отложить в сторону).

Люся приехала 14-го вечером. Я ее “огорошил” сообщением о краже еще на вокзале».

Елена Боннэр (из книги «Постскриптум» [28]):«На следующий день после того, как сумку украли в поликлинике ( 13 марта 1981 г. ), Андрей встречал меня на вокзале; он был осунувшийся, как бывает в бессоннице, при тяжелой болезни и от долгой боли. Губы дрожали, и голос прерывался: “Люсенька, они ее украли”. Я сразу поняла: сумку, – но сказано было так, с такой острой болью, что я решила: это сейчас было, здесь, на вокзале. В другой раз, когда сумку украли из машины ( 11 октября 1982 г. ), Андрей шел от нее мне навстречу. У него было лицо такое, как будто он только что узнал, что потерял кого-то близкого. Но проходило несколько дней – надо только, чтобы мы были вместе, – и он снова садился за стол. У Андрея есть талант, я называю его “главный талант”. Талант сделать все до конца.

Ну, а мне только оставалось развивать в себе талант “спасти”, и я развивала, видит Бог, старалась, чтобы “рукописи не горели”. Чтобы то, что пишет Андрей, не сгинуло в лубянских или подобных, но уже новых (Лубянка-то старая) подвалах».

БА:

В начале 1990-х ФСБ России официально известило Елену Боннэр, что в 1989 г. были сожжены 590 томов материалов «оперативной разработки», собранных на «Аскета» и «Лису», и что вернуть украденные рукописи Сахарова они не могут. Под кличкой «Аскет» проходил Андрей Дмитриевич Сахаров, «Лиса» – его жена Елена Георгиевна Боннэр.

Но вот Арсений Рогинский говорил мне, что в очень короткий период конца 1991 – начала 1992 г. (когда КГБ СССР уже перестало существовать, а ФСБ России еще не было образовано) архивы КГБ были открыты, и он знакомился с сохранившимися материалами оперативной разработки на «Аскета» и «Лису», а также на «Хамелеона» – Бориса Альтшулера. Он сказал тогда, что его поразило обилие указаний «следить за Хамелеоном» в те дни, когда Елена Боннэр приезжала из Горького в Москву.

И возникает вопрос: если Арсений Рогинский видел эти материалы в 1991 г., то, значит, не все было сожжено в 1989-м, и, может быть, есть надежда, что документы Сахарова где-то в архивах ФСБ все-таки сохранились?

Сахаров: