С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Как я уже сказал, посещение часов, отведенных книжной графике, было делом совершенно свободным, и мастерская в эти дни бывала полупустой. В такой вот мастерской сидели, бывало, два, три студента, это из тех, у которых всегда особая нужда до Ивана Яковлевича. А вот и он. В шубе, с палкой, с неизменным, видавшим виды портфелем и уж, конечно, с книгами. Их, этих тяжелых книг, перевязанных веревкой, приносил он нам, студентам, великое множество. Академия художеств обладает первоклассной библиотекой, которая способна удовлетворить очень придирчивых посетителей, дать почти любую справку. Тем не менее студенты чаще всего не отличались особенным умением разыскивать в библиотеке необходимый материал, а если иметь в виду еще эту художественную нашу ленцу, то станет понятно, почему Иван Яковлевич взял на себя еще и роль библиотекаря мастерской.

Да не мог и не взять ее! Внешне суровый, а внутренне очень добрый человек, не мог он не поделиться с нами теми запасами знаний, которыми он обладал, как казалось, в неисчерпаемых количествах. А тут еще всегда случится какой-нибудь студент, который, ну к примеру, задался сделать книжку из жизни каких-нибудь австралийских островитян. Рылся, рылся он в академической библиотеке и так ничего и не нашел там для себя путного. Стоит перед Иваном Яковлевичем, показывает свои эскизы, и отсутствие знания материальной культуры — явно. Несколько минут, бывало, художнику достаточно, чтобы установить, что над материалом к иллюстрациям студент работал плохо. Вздохнет Иван Яковлевич, что-то поговорит, словно сам с собой, а в следующий раз, когда очередные десять—двенадцать книг лягут на наш большой стол в мастерской, а Иван Яковлевич, потирая затекшие пальцы, будет рассказывать, как он в этот раз добрался до Академии, до нас, среди других книг будет лежать и книга об островитянах. Передавая ее вам, Иван Яковлевич обратится к вам с единственной просьбой "не перекладывать страницы бутербродами".

Но вот книги, наконец, попали в наши руки: Иван Яковлевич отдохнул с дороги, и мы, оставшиеся в мастерской, чтобы показать ему свои эскизы, начинаем по очереди показывать. Слово "очередь" здесь, правда, некстати, нас три-четыре человека, и мы, не сговариваясь, как-то сразу чувствовали, кто должен показывать первым, а кто последним. А бывало и так: показываешь работу свою первым, а последний еще что-то доделывает — не успел, очевидно.

Вспоминается случай, когда Иван Яковлевич смотрел как-то чьи-то работы, а на соседнем столе лежал эскиз обложки темно-вишневого цвета с серыми буквами. "Поэзия Маяковского", кажется, так называлась эта книжка. Иван Яковлевич косится одним глазом туда, где лежит эта обложка, а ее автор старается по линейке дорисовать ненаписанные буквы в эскизе. Как всегда, закончив с одним студентом, Билибин встал словно для того, чтобы поразмяться, походить по мастерской, да и подошел неожиданно к автору "Поэзии". Постоял, постоял около него и отошел, снова стал ходить по мастерской, явно что-то припоминая в уме. С легким заиканием он читает Маяковского: "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо. . ." И как-то сверху вниз, обращаясь к автору "Поэзии", он спрашивает:

— А не будете ли вы добры сообщить мне, по какой причине на уроках Константина Ивановича Рудакова вы исполняете портреты без помощи угольника и линейки?

Озадаченный студент не знает, что и отвечать на такой вопрос, наконец он отвечает, что нарисовать портрет по линейке нельзя. В глазах у Ивана Яковлевича восхищение и, обращаясь к нему и ко всем нам, он спрашивает:

— А почему вы полагаете, что букву можно рисовать по линейке? — Не получив ответа, он продолжает:—Портрет, несомненный, необычайно глубокий, психологический портрет должна собой представлять буква в том случае, если она нарисована художником, — делает он ударение на последние два слова, — а вот вы Маяковского без линейки и нарисовать не можете.

Еще не до конца понявший его мысль, студент пытается защищаться:

— Но ведь буква должна быть нарисована аккуратно, почему не прибегнуть к линейке?

— Полагаю, что в первую голову выразительно, — говорит Иван Яковлевич.

Как далеко это время и как поздно понимаешь глубину этих мыслей.

После летних каникул Иван Яковлевич неизменно приносил в класс те работы, которые он делал на юге. Он всегда ездил к Черному морю. Там он писал акварелью один или два очень тщательно сделанных пейзажа. Он любил показывать свои работы тогда, когда и мы привозили и показывали свои летние работы, и всегда уславливался с нами о дне показа, так как "хотел бы, чтобы и мы посмотрели его камни". Помню пейзаж с большим количеством камней, тщательнейшим образом выписанных им. Они никогда не были сухими, эти камни, и чем-то напоминали живые существа.