Анатолий Маляр - Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

— Как это кто учил? Вы учили и в книжке напечатано так!

Педагог волновалась, а класс затихал в непонимании.

Сложнее было объяснить причину неготовности к уроку.

— На нашем калидоре было нема свету…

— О чем ты говоришь? На каком-таком «калидоре»?

Родители как умели, пытались внушить нам уважение к старшим, а тем более к учителям. Подчиняясь, дети изо всех сил старались говорить предельно вежливо и корректно.

— Мария Александровна, пожалуйста, не гоните тюлю, я ведь правду сказал! — и ученик честными глазами всматривался в глаза учительницы. Неужели не поверит? И почему она, взрослая, «не догоняет» простых житейских истин?

«Русачка» иногда пускалась в критику зарубежных литераторов. Она попрекала Ремарка в безнравственности, приводя в пример его роман «Три товарища».

— В этом, извините за выражение, произведении герои постоянно пьют какой-то кальвадос и безобразят. Если бы наши советские писатели, такие как Михаил Шолохов, Борис Полевой или Александр Фадеев… Нет, я даже не могу себе представить, чтобы они пропагандировали бы пьющих молодогвардейцев или гуляющих по ресторанам коммунистов с невестами не первой свежести!

— А что это за невесты? — спокойно спросил сидевший на первой парте Миша Флейшмахер.

— Спроси у своего папы, он точно знает! И совсем не лишние сто грамм боевого пайка определили поведение комсомольца Александра Матросова! — продолжала урок учительница. — Советские литераторы никогда не пишут о похабщине, воспеваемой империалистическими писаками. Сами никогда не пили водку и шмурдяк, и другим не советуют!

Вова Будниченко жил неподалеку от Привоза и не понаслышке нал о приключениях бывших партийных товарищей.

— Мария Александровна, а правда, что Сильва до войны была комсомолкой, а при румынах спилась?

— А где ты читал о таком в советской литературе? На Привозе, по-твоему, что — Союз писателей СССР?

— В Одессе, чтоб вы знали, написали Ильф и Петров про золотого теленка! — Вова торжествовал.

Про книгу знаменитых сатириков он точно знал: об этом говорил его папа.

— Вова, — смягчилась Мария Александровна, — а кто в этом произведении был комсомольцем?

— Наверное, Остап Бандера, — у Буды перемешались в голове рассказы учительницы украинского языка и отцовские. — Ничего, я у папы спрошу, он всех ханурей с Привоза знает.

— Ладно, Вова, садись уже. Мы сегодня обсуждаем совсем другую тему, а именно роль комсомола в советской литературе и чем отличаются наши писатели от империалистических бумагомарак…

— О! Я как раз хотел рассказать о бумагомараках, которые в нашем дворовом туалете испачкали все газеты, даже с портретами самого товарища Сталина! — перебил учительницу Вова Балан.

Он честными глазами глядел на Марию Александровну, ожидая солидарного возмущения по поводу оскверненного лика вождя.

Учительница растерялась. Она понимала, что ученик говорит правду, но собиралась-то она рассказывать совсем о других бумагомараках… Выручил ее звонок, после которого класс дружно заспешил в школьный коридор.

Хотя на этот раз ученики вели себя хорошо, урок был испорчен. И опять мешали эти Вовы и пытался сказать что-то этот Маляр.

«Хорошо, что не присутствовал кто-то из гороно, — подумала учительница, — никто не расскажет, о чем говорили дети». За такое можно получить, и совсем не то, чего хочется. И жаловаться некому. Кто заставлял говорить об этих самых буржуазных бумагомараках? Дети все равно Ремарка не читали, да и вряд ли будут. А понимают они всё пока слишком буквально.

И еще этот Мамут-баламут… Что за песни он распевает во все горло в школьном туалете на первом этаже?

Ладно, вот за такое не посадят. Пусть поет! А вдруг Миша Флейшмахер расскажет своему отцу о том, что я узнала о врагах народа, подтирающих задницу портретами вождей? «Знала — не сказала»? Не, нужно-таки менять работу!

Нам на перемене тоже было, что обсудить между собой.

— Ну, как мы ее? — смеялся Буда.

— Как я ее взял на обосранных газетах? — развеселился Вова Балан. — Будет знать, как нам двойки ставить! Нас теперь можно только хвалить, чтобы мы молчали.

Миша развернул огромный бутерброд с колбасой и уложил его на парту. Почти у всех учеников в классе заурчало в животе до боли.

— Дай кецык! Кецык дай!

Миша демонстративно оставил бутерброд на парте и вышел из класса, бросив на ходу: «Живоглоты!» Когда после звонка он вернулся, на парте осталась лишь скомканная газета «Правда» с огромным портретом вождя всех времен и народов, вполне пригодная для использования в гигиенических целях. О туалетной бумаге никто из нас тогда даже не слышал…