Дэвид Линч - Комната снов. Автобиография Дэвида Линча

Так вот, Боно и Боб Дилан разговаривали с Роем, а когда они ушли, я спросил у техника, если ли поблизости комната, где я мог бы помедитировать, и он ответил: «Конечно, я найду вам тихую комнату». Потом подошла Барбара Орбинсон и спросила: «Какую медитацию вы практикуете?» Я ответил: «Трансцендентальную», а она воскликнула: «Мы с Роем тоже!» И вот мы с Барбарой и Роем пошли в тихую комнату и помедитировали вместе. Это было непередаваемо – медитировать с великим Роем Орбинсоном. С Большим О.

В том же году я снял эпизод «Ковбой и француз». Фредерик Голчейн не актер – он продюсер – но он идеально подходил. В его глазах была эта сумасшедшинка, и он был французом, в общем, он прекрасно справился. Гарри Дин Стэнтон тоже там снимался, а он – один из самых замечательных людей на свете, я его обожаю. Я мог часами сидеть рядом с ним, потому что все, что он делал, было живо, без притворства, без чепухи, просто прекрасно, к тому же у него добрейшая, милейшая душа. Он был склонен к меланхолии, и у него были свои внутренние духовные переживания. Он никогда не занимался трансцендентальной медитацией. Жизнь и есть его медитация, как он говорит. А еще он умеет петь. Девушка по имени Софи Хубер сняла о Гарри документальный фильм под названием «Частично фантастика». В трейлере к нему есть кадры, где Гарри Дин сидит у себя дома, а рядом его друг, который играет на гитаре. Гарри откинулся на спинку дивана, и мы видим его лицо крупным планом. На этом лице что-то происходит. Он поет «Everybody’s Talkin», песню, которую сделал популярной Гарри Нильссон, и когда я смотрел этот трейлер, по моим щекам покатились слезы. То, как он поет, это просто… Просто… Неподражаемо. Не могу поверить, что его больше нет…

Как я уже сказал, я много чем занимался тогда, и сразу после того, как я закончил «Диких сердцем», я вернулся в Нью-Йорк, и тут со мной приключилась «Индустриальная симфония». У нас было две недели, чтобы ее поставить. Я расписал, как все должно быть, сделал несколько зарисовок и хотел, чтобы Патти взялась за эту работу. Но она сказала: «Дэвид, меня нельзя привлекать к этому проекту, потому что это Нью-Йорк, и если я влезу в этот мир, то потом местные деятели обернутся против меня. Тебе нужен кто-то из Нью-Йорка». И я нашел женщину, у которой была студия в Нью-Джерси, и она создала невероятно красивые декорации.

Мы с Анджело записали несколько композиций, но по большей части Джули Круз исполнила четыре песни со своего альбома. Затем я снял само действие с Ником Кейджем и Лорой Дерн. Над этим проектом я работал вместе с Джонни В. [Вентуорфом], и большую часть саундтрека надо было включать фоном. В утро перед показом нам принесли гигантский проигрыватель. Мы хотели проверить, как он звучит, начали репетировать, и тут эта штука сломалась. «Быть такого не может», – сказал я, и мы запустили ее во второй раз. Она снова сломалась, и мы поняли, что не сможем ее использовать. У нас с Джонни В. были маленькие плееры Panasonic, и мы решили, к черту, будем проигрывать на них. И вот, Джонни В. и я сидим с кем-то из Академии за маленьким столиком у стены в самой высокой части театра. Наши с Джонни плееры лежат на столе, и мы включили их одновременно на случай, если один сломается. Они идеально синхронизировались. Крошечные приборы наполнили этот холл таким звуком, что вы не поверите.

На репетицию у нас оставался всего один день, и это был день представления. Часы проходили, а мы все никак не могли приступить к работе! Затем ко мне пришла идея, которая нас всех спасла, и при случае я наверняка использую ее снова. Идея такая: берете каждого человека за плечи, смотрите ему прямо в глаза, и говорите: «Когда я дам знак, ты пойдешь туда-то и сделаешь то-то, а когда закончишь, то убежишь так-то. Понятно?» Затем вы проделываете то же самое со следующим человеком, и каждому говорите, что он должен делать в определенный момент времени, и что это единственное, о чем они должны помнить. Нам предстояло дать два представления подряд, и мне пришлось поговорить таким образом с двадцатью людьми и поставить перед каждым из них одну конкретную задачу. В итоге все справились прекрасно.

Частью представления был ошкуренный олень, которого играл Джон Белл. Его рост был метра четыре, у него были рога, он передвигался на ходулях, завернутых в резину для сходства с кожей, а еще у него были копыта. Меха у него не было – ведь это все-таки ошкуренный олень. Все это сделали люди, с которыми я работал. Они проделали, мать его, нереальную работу! Две больничные каталки связали вместе, и на первых минутах представления наш олень лежал на этих каталках. Дочь Изабеллы Элеттра была тогда совсем маленькой, она очень боялась этого неподвижного оленя. Она знала, что в какой-то момент он пошевелится, и боялась его еще больше.