Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Видя, что этот разговор ни к чему не приведет, я замолчал, а Степан начал уписывать похлебку. Чтоб не стеснять его, я улегся на траву и стал смотреть на небо, где беловатые облака плавно неслись по синеве, то поднимаясь и уменьшаясь, то спускаясь и увеличиваясь.

Со Степаном потихоньку разговаривали Широков и Архипыч. Вслушиваясь в их болтовню, я узнал, что Степан и сам иногда постреливает осенями, что он еще холост, что у них бывают в деревне «вечорки», с которых молодые ребята под разными предлогами уводят потихоньку девиц и проч. Но вот слышу, что Архипыч угощает гостя, а он начинает отнекиваться.

— Ешь, брат, досыта! Чего церемонишься, вишь, еще много осталось! — говорил Архипыч.

Тут привстал и я и увидал, что Степан облизывает ложку и хочет подняться.

— Ты, Степан, пожалуйста, не церемонься, ведь мы уже пообедали.

— Да я, барин, уж принаелся…

— Ничего, валяй на здоровье!

Степан приоправился, распустил опояску, взял ложку и начал опять хлебать.

— Вот так. Чего испугался? А еще говоришь, что с утра ушел из деревни, — сказал Степан Васильевич.

— Да ладно, ладно, чего тут бояться? — отозвался Степан.

Я закурил папиросу и сходил к речке, а возвращаясь, опять услыхал отказ Степана, который снова облизывал ложку.

— Кушай, кушай, не облизывай! Вишь, сколько мяса осталось.

— Нет, Архипыч, будет. Больше брюха не съешь, а вот бы напиться маленько.

— Да ты дай ему квасу, — сказал я, присаживаясь.

Степан напился, распоясался совсем, утер с головы пот и начал опять поддевать ложкой. Но вот, похлебав еще немного, он хотел положить ложку, улыбаясь, взглянул на меня и сказал.

— Много доволен, ваше благородие, наелся досыта.

— Ну, Степанушка! Ведь немного осталось, не церемонься.

— Разве маленько, барин… Всего не одолеть, уж не под силу стает.

— Валяй! Не на землю же вываливать такое добро — грех!

Степан похлебал немного, затем выпрямился и, облизывая ложку, сказал, уже чуть не плача.

— Нет, ваше благородие! Увольте, пожалуйста, — не в силу…

— Ешь! — сказал я сурово и едва удерживаясь от смеха.

Степан еще хлебнул раза два, наконец, сунул ложку в сторону, отпихнул котелок и, глядя на меня умоляющим взглядом, робко взмолился.

— Ваше благородие, увольте Христа ради!.. Ей-Богу, лихотить начинает.

— Ну, как знаешь; будет, коли наелся.

Степан тотчас начал грузно вставать, подобрал кушак, но оставил мешок с яйцами, сказав: «Счастливо оставаться», торопливо зашагал в сторону, в кусты, как-то пугливо оглядываясь и прибавляя шагу.

— Вот так угостили! — покатывался со смеху Степан Васильевич, — поди-ка век не забудет охотничью похлебку!..

Мы от души посмеялись, собрались и поехали кверху, на речку, куда уже увезли нашу лодку…

Несколько раз ездили мы и за Обь, за весенними дупелями. Тут места луговые и обширные, наполовину заливаемые водою, а потому здесь необходима и лодка. Хотя на перевозе и можно достать лодку, но все они не приспособлены к удобству, а потому мы и сюда завозили свою, но иногда уезжали и в тарантасе. Тут, по обширности места, встречалась надобность и в лодке, и в сухопутном экипаже; удобнее, когда есть под рукою и то, и другое.

Так как ничего особенного в таких поездках не случалось, то я описывать их не стану, а расскажу хоть коротенько об одном довольно курьезном казусе.

Надо заметить, что за Обью ранней весною, то есть тотчас по проходе льда, дупелей почти не бывает, поэтому приходилось ездить туда позже, когда уже полая вода начинала стекать с лугов и обнажала притонные для дупелей гривы.

Вот, забравшись однажды за Обь в тарантасе и не взяв с собой лодки, мы никак не могли попасть туда, куда нам было нужно. Надо сказать, что со мной был неизменный Архипыч, кучер и молодой, только что начинавший тогда охотник Г. П. Вяткин.

День был отличный, время подходило к хорошей дупелиной охоте, а потому мы бойко катили по луговой дороге и весело разговаривали. Но вот, не проехав и трех верст, видим, что поперек дорожки протекает небольшой ручеек, образовавшийся от весеннего разлива. Мы остановились, осмотрелись и смерили глубину; оказалось, что он препятствия не составит, потому что вся его ширина около трех аршин, а глубина не более двух и трех четвертей аршина.

Отлично! Значит, можно проехать, только надо поскорее и с маху. Так мы и порешили общим советом.

— Давай, Давыдушка, заворачивай лошадей и маленько разбегись по дороге, — скомандовал я.

— Ладно, барин! Так я и думаю, — сказал кучер, еще молодой и здоровенный парень.