Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Зимою на таежных золотых промыслах после каждой большой «кити» (пороши), чтобы иметь возможное сообщение и не потерять с осени пробитый путь, посылаются особо люди на пригодных к тому лошадях топтать дорогу, что и делается от кордона до кордона, иногда более сотни верст, на счет промысла (прииска), иначе он может остаться в безвыходном положении до весны и иметь сообщение разве только на лыжах. Конечно, такое топтание стоит недешево и делается в силу необходимости. Что касается пригодности лошадей для такой работы, то тут выбираются такие, которые и в глубоком снегу бредут тихо и ровно, не торопясь, насколько хватит их силы. Другие же, чуть снег выше колена, начинают скакать, падать или просто лягут, так что их самих приходится выручать силой. Лучших же, пригодных лошадей берегут, дорожат ими и называют топтунами. Такие лошади неоценимы и летом при проездах по болотистым тундрам.

И вот, мне кажется, такая невозможность путешествия ранней весною и есть одна из главных причин того, что на Алтае не знают глухариных токов!.. Не считайте это абсурдом и верьте, что алтайские промышленники не имеют понятия об охоте на глухарей весною, и потому рассказывают о спаривании этой дичи такую ерунду, что и слушать тошно. Прожив в Сузунском заводе 11 лет, я несколько раз просил местных и окрестных охотников отыскать глухариный ток, за что давал им 5 рублей, и никто из них не взялся не только найти ток, но и подумать об этом, потому что, по их убеждению, таких токов нет, значит, и искать нечего. На все мои доводы они только ухмылялись и, разводя руками, говорили.

— Нет, барин, токов мы не знаем, да он и не токует, а просто собирает слюну, где набросает копалуха (глухарка). Вот, примером сказать, косач, тот действительно слетается к одному месту и бормочет, да и то ноне хитрить стал — токует вразнобой.

— Ну, хорошо, так что же, по-вашему, значит и он только бормочет да слюну собирает, так, что ли?

— А кто его знает, мы эвтаго не видали, да и того, чтоб он с маткой топтался, тоже не приметили.

Тем обыкновенно и кончались мои исследования, и я все-таки в течение 11 лет ни одного глухариного тока около Сузуна через местных охотников не нашел, а искать самому не удавалось, потому что в это время всегда приходилось сильно хлопотать по заводу, кончая плавку и подготовляясь к встрече весеннего напора воды и пропуску льда.

Знают ли глухариные тока в южном Алтае, мне не известно, а по сбивчивым отзывам других утвердительно сказать не могу.

Вот в этом случае невольно вспомнишь Забайкалье, где и весна совсем иная, и каждый охотник знает в своем районе все глухариные тока наперечет. Там их посещают уже в начале марта и кончают около мая. Даурская весна приходит несколько раньше, а доступ во все заповедные места возможен не только весною, но и во всякое время года, потому что снег невелик и стаивает уже в марте, особенно в южной части Забайкалья.

На Алтае, по-моему, рыбаки гораздо счастливее охотников. Они отправляются на свой промысел на таком экипаже, который не задержат никакие зажоры, и нередко забираются в свои излюбленные места еще ранее вскрытия реки, а при первом ледоходе и поднятии воды на более низких местах, когда рыба опрометью бросается в луга и затоны, они уже ставят свои ловушки и вдоволь наедаются свежинки. Это едва ли не самое веселое для них время, несмотря на холод, который обыкновенно бывает при вскрытии Оби. И мне кажется, что тут главную роль играет не только промысел, сколько самая жизнь и приволье после скучной зимы…

Думаю так потому, что и в простых рыбаках есть та же ничем не сокрушимая страсть, как и у охотников, которая проявляется не в одном собственно промысле, но и в любви к природе, в особом настроении духа и своего рода поэзии. Я в этом убедился не один раз, и стоит только суметь задеть ту слабую струнку, как, по-видимому, из самой грубой натуры мало-помалу выйдет тот светоч жизни, который не сделаешь искусственно и не купишь ни за какие деньги, а только позавидуешь и почувствуешь от всей души.

Надо видеть, с каким оживлением снуют эти простые люди повсюду на своих немудрых лодочках, ставя снасти или бегая по берегам с разными наметами и «кривдами», когда рыба стремится вверх по реке и идет около берегов. В это же время они городят свои заколы по устьям небольших речек и разным мелким старицам и протокам, ставя в них верши, фитили и морды, несмотря на то, что все это временно, только до большой воды.

По-моему, рыбаки счастливее охотников уже потому, что, живя при такой реке, как Обь, у них рыбный промысел не оскудевает почти круглый год и настолько разнообразен, что хватило бы только труда и энергии вести его с весны до осени и с утра до утра почти ежедневно. Это такого рода занятие, что, имея всевозможные снасти рыбного промысла, скучать и бездействовать нельзя: работа есть всегда, — если не на воде в самую бурную погоду, то дома у своего камелька и рабочего верстака.