Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Для этого у него хватало оснований. Природа проявила к нему мало щедрости: низкорослый, хилый, он вызывал насмешку своим сходством с обезьяной — насмешку тревожную и обычно злую, потому что его странный сверкающий взгляд смущал и предвещал появление личности, стоящей много выше обычного уровня. В какой-то мере этот неприятный, но притягательный облик можно увидеть в его портретах, сделанных в зрелом возрасте: на одном из них изображен человек весьма тщедушный, затерявшийся в ворохе роскошных шелков, но его напряженная экспрессивность говорит о том, что внешнее впечатление слабости ложно; а душа его просматривается в удивительном портрете, сделанном на чехле от веничка для сбивания чая: да, это возвышенная ложь, но она настолько правдива — ведь в отношении Хидэёси воображаемое иногда выглядит более истинным, чем реальное!

По обычному закону компенсации ребенок был наделен и бурным темпераментом. Чтобы внушить ему хоть какие-то азы дисциплины, родственники поместили его на пансион в буддийский монастырь, принадлежавший популярной секте Чистой Земли (Дзёдосю): она учила, что после смерти души верующих смогут возродиться в Западном раю, раю Будды Амиды. И вот Токитиро на пансионе у монахов, в загадочном заведении, от которого несомненно навсегда сохранилось только название — Комёдзи. Но Токитиро не любил учиться и еще меньше уважал статус монаха, который как сын народа считал бесполезным для общества и даже унизительным; ужасный ребенок, гениальный тупица, чей талант заурядные люди не могли разглядеть! Это, конечно, литературное клише, но оно ближе к истине, чем кажется: воины, полностью поглощенные освоением и совершенствованием своего искусства — которое лишь одно гарантирует им сохранение жизни и чести, — лучше владеют оружием, чем кисточкой, что всегда будет выдавать и каллиграфия Хидэёси, чаще всего обходящаяся без сложных китайских иероглифов и предпочитающая разговорный язык; он будет проявлять изящество лишь в письмах женщинам, заимствуя, по моде того времени, женский язык двора (но было бы бесполезно искать у него черты «серьезной», мужской культуры, которую питало обширное знакомство с литературой в китайском духе). Дети простых самураев, обычных вассалов (кэраи), всегда готовые защитить свою хрупкую жизнь, раньше времени ожесточившиеся из-за крайне сурового воспитания тела и чувств, сохраняли в сердце мало места для нежности, как и для изящной словесности, — их школа была нелегкой, равно как и школа крестьянского мира, из которого многие из них вышли.

Итак, юный Токитиро скучал, вынашивал мысль о бунте и не желал интересоваться символикой ритуала, требования которого, нелепые на его взгляд, отталкивали его. В результате случилось неприятное происшествие, о котором его биографы или агиографы эпохи Эдо рассказывают с удовольствием и определенной враждебностью к буддизму: все они были просвещенными людьми XVII века, эпохи торжествующего рационального конфуцианства, хотя среди народа еще оставались рьяные приверженцы буддийской религии. Токитиро было поручено каждый день приносить в жертву пищу одной красивой статуе — образу света, Амиде из позолоченного дерева. Но монашку опротивела эта повинность, и поэтому он проникся ненавистью к божеству. Однажды он заговорил со статуей и заявил ей, что она не съест продукты, поставленные перед ней, — только такой поступок в его глазах подтвердил бы присутствие какого-либо божества. Статуя не шелохнулась. Тогда Токитиро охватил лютый гнев, захлестнувший его, как глубинная волна. Он схватил подсвечник и изо всех сил ударил неодушевленного бога. После его неистовых ударов сначала по полу покатилась голова, потом обрушилось тело, и его деревянные конечности издали громкий треск. Шум, крики и ярость: прибежали монахи, призвали на помощь всех святых буддийского рая и изгнали иконоборца. Сколько лет молитвы понадобится ему, чтобы искупить столь тяжкое кощунство? Срочно обратились к семье, и маленькое чудовище было ей возвращено; добрые монахи, не сознавая этого, несомненно исполнили самый дорогой из своих тайных обетов.

Однако возвращение к своим оказалось не столь приятным, как он представлял: в этот самый момент, и только тогда, он узнал сразу о смерти отца и повторном браке матери. Раньше ему никто ничего не сказал — ситуация, типичная для психологической пустыни, на которую были обречены сироты низкого положения. Ребенок, несомненно шокированный сильней, чем позволяла ему показать его дикая натура, не захотел оставаться в доме, переставшем быть домом его отца. Один его кузен, Гэндзаэмон, взялся его пристроить или, скорее, избавиться от него — найти для него место ученика. Эта задача оказалось сложней, чем могло показаться! Токитиро вел себя так плохо, что его отовсюду прогоняли после ряда случаев, стоящих на грани преступлений. Наконец он очутился у одного торговца гончарными изделиями, который не знал, что ему поручить, кроме присмотра за детьми; но Токитиро оставил мальчугана в чистом поле, решив больше не возвращаться и в свою семью, ставшую для него чужой.