Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Похоже, этим временем надо датировать и возвращение Токити в семью. Его отчим, когда-то пытавшийся отправить его подальше, теперь посоветовал ему явиться к господам Ода, которым прежде служил он сам и отец молодого человека. «Отпрыска» наконец было можно представить? Что думать об отчиме, не побуждавшем пасынка вернуться к господину и благодетелю? Это поведение не рыцаря, а хитрого крестьянина, слишком озабоченного своей кубышкой, чтобы слушать иные песни, хоть бы и героические. Итак, тот идет к господам Ода, в первую очередь к тогдашнему главе клана — Нобунага, сыну того господина, которому служил Киносита. В отличие от многих других баронов он был известен тем, что брал к себе на службу выходцев из других мест, не столько интересуясь их происхождением, сколько полагаясь на свое превосходное умение разбираться в людях. Однако дело осложнялось тем, что к нему надо было приблизиться, то есть преодолеть многочисленные преграды и препятствия, возведенные его телохранителями и советниками, неизменно осторожными и недоверчивыми. На самом деле трудности такого рода никогда по-настоящему не останавливали Токити, ничего так не любившего, как хитрые уловки, переодевания и театр, — его придворные кое-что узнают об этом, когда через годы он их обяжет сыграть и станцевать вместе с ним весь репертуар театра, который рыцари любили больше всего, театра но.

Поэтому, чтобы приблизиться к Нобунага, Токити придумал ход, который в другие времена и в другом месте был бы шутовским. Он воспользовался большой охотой, учениями кавалеристов, чтобы его притащили к Нобунага в качестве не слишком лестном — как шпиона. Действительно, шпионаж по многим причинам был одним из тяжких недугов феодальных дворов той эпохи. Токити, владевший искусством психологической манипуляции, пошел на риск, и замысел удался, Нобунага оценил обман и согласился взять молодого человека с испытательным сроком — не без того, чтобы посмеяться над его странной внешностью: наполовину из насмешки, наполовину из симпатии он дал ему фамильярное и непочтительное прозвище сару, «обезьяна», а потом и новое личное имя, Котику (мы для удобства пока что будем по-прежнему звать его Токити). Шел 1558 год; герою было двадцать три года, и его поступление на службу к Нобунага знаменовало его дебют в большой истории Японии. Для историка это также начало менее туманной хронологии и начало повествования, которое легче привязать к известным фактам, хотя больше не на что опереться до 1570 г., когда были написаны первые (сохранившиеся) из его писем и появилось несколько упоминаний о нем в архивах Нобунага. Через семь лет, в 1577 г., документы станут еще красноречивее — личный секретарь Токити с энтузиазмом примется за его биографию; но мечты секретаря и измышления Токити отнюдь не прояснят ситуацию — напротив!

Поэтому за исходную точку возьмем 1558 год. До того описание жизни Токити во многом представляет собой легенду с классической схемой буддийского сказания — в ней обнаруживается сюжет «четырех уходов» Будды, бегущего из отцовского дворца; вместо последовательных встреч с болезнью, старостью, смертью и четырьмя возможными добродетелями аскезы, Токити в качестве главных фигур, которые определят его жизнь, встречает характерных представителей общества и персонажей японской истории — Токугава Иэясу на мосту Янаги; служителя господ Ода, символ невыносимого порабощения, в замке Киёсу; монаха, светлый образ, который приводит его к благодетелю; наконец, самого Ода Нобунага в суматошной обстановке полевых учений, предвосхищающих армию в походе. В такой ситуации трудно отрицать, что эти приключения не более чем вероятны; в лучшем случае их можно рассматривать как типичные для юноши того времени, очень честолюбивого, но имеющего скромное происхождение и готового на все, чтобы стать самураем. Дело меняется, когда Токити связывает свою судьбу с судьбой Нобунага: войны, которые вел последний, отражали конвульсии, потрясавшие тогда японское общество. Они оставили неизгладимые следы в истории страны и в архивах. Как бы то ни было, Токити не может больше безнаказанно дурачить нас, и если он выдумывал истории, ему приходилось по крайней мере сообразовывать их с психологической достоверностью своей среды.

Служить даймё, «большому имени», означало сохранять непрестанную бдительность и учиться недоверию, прежде притупленному. Двор сеньора — это джунгли; даже в самый ближний круг входят враги, вчерашние друзья, которых зависть подталкивает к измене, или шпионы, подосланные противником, чтобы подорвать могущество господина изнутри. Подозрительность оправдана, заговоры, внутренние и внешние, не прекращаются, и каждый день надо учиться сражаться, а также учиться умирать. В доме Нобунага, с учетом его значения и притязаний его главы — предки которого едва ли были более славными, чем родители Токити, — такая ситуация была еще вероятней, чем в любом другом. Вот почему до смерти сюзерена в 1582 г. жизнь Токити в течение более двадцати лет будет напоминать длинную героическую песнь: подвиги и хитрости, резкие повороты судьбы и, надо признать, однообразие в глазах тех, кто живет иначе. Поэтому проследим за главными кампаниями Токити, сильно упрощая их картину.