Даниель Елисеефф - Хидэёси. Строитель современной Японии

Наша история начинается в 1536 году. В сердце дельты, где соседствуют песок, земля и вода, стояла деревушка под названием Накамура, «деревня середины» — середины речной долины и середины Японии, расположенная на той географической оси, которая разделяла и общество на две части фактически одного и того же народа, всю весомость различий между которыми вполне ощущал отдельный индивид: например, отчуждение друг от друга отдельных домашних очагов (мэ) на востоке (в Канто) и, напротив, более выраженный коллективизм, сильнее тяготеющий к деревне (мура), на западе (в Кансае). Но огромные пространства от Тихого океана до вод Восточно-Китайского моря, простроченных островами, все равно походили друг на друга — и обширные полотнища равнин, и террасы, подчеркивающие хаос природного рельефа, и заливные рисовые поля (суйдэн), устройство которых и уход за которыми в огромной мере обуславливали отношения между людьми и ритм жизни: прокладка оросительных каналов, постройка дамб, разделяющих участки, обводнение, а потом постепенное осушение последних по мере роста растений, жатва, и все это повторялось дважды в год или чаще.

Рис! Синоним блага и изобилия, праздничная пища, священная пища: в каждом зерне содержался дух, проистекающий от Инари, богини, чьим вестником был Лис. Именно собранный в хранилища рис служил мерой оценки других материальных благ, и в нем же рассчитывали налоговую базу или стоимость услуг, оказанных общине.

А какое место во всем этом занимал человек?

Первым из всех был крестьянин, от которого зависело выживание общества. Он производил этот рис, но, как ни парадоксально, мало его потреблял — его повседневный стол состоял в основном из сои, проса или гречи, рис использовался лишь по большим праздникам, например, для приготовления новогоднего пирога. Положение крестьян, функцию которых почитали, а ее исполнителей презирали, было нелегким. Тем не менее в XVI в. оно еще не закостенело, что порой позволяло питать большие надежды. Привычка работать на полях, а в периоды, когда земля отдыхает, заниматься ремеслом, давала возможность зарабатывать кое-какие деньги, и народ обладал неоценимым богатством — свободой. Люди имели право перемещаться, поселяться где заблагорассудится и даже менять статус и ремесло, если представится возможность. От них категорически требовали лишь одного: платить подать: на государственных землях вокруг Киото, столицы, — представителю императора, в провинции — уполномоченному феодального сеньора. Любой, кто был способен уплачивать подать, оставался свободным. Драма начиналась, когда болезнь, неурожай, природная катастрофа или слишком большой долг (собственник, юридический или фактический, ссужал семена и сторицей брал за это зерном) делали податного человека неплатежеспособным; тогда у последнего не было выхода, кроме как самому наниматься на службу к господину и кредитору, который тем самым недорогой ценой получал дармовую рабочую силу по привычной схеме закабаления. Вот почему самые ловкие шли на что угодно, лишь бы избежать этого отчаянного положения.

Бывали, увы, и другие обстоятельства, которые могли привести к утрате этой официально провозглашенной свободы: проказа, превращавшая людей в «нечеловеков» (хинин) и вынуждавшая их жить отдельно от общины; занятие ремеслами, считавшимися источниками загрязнения, которое выталкивало этих работников в «низший» класс населения (сэммин) — прискорбная судьба ассенизаторов, могильщиков, палачей, дубильщиков, кожевников, а также землекопов; или же все виды мелких преступлений, за которые предусматривалось лишь два вида наказания — заплатить штраф, для которого намеренно устанавливали астрономический размер, или пойти в зависимость, стать гэнином, «низшим человеком».

Когда чаша переполнялась и люди какой-то области или территории в целом становились слишком несчастными, они могли применять несколько видов тактики (временного?) противостояния властям. Самая популярная — массовое бегство в рощи (санрин ни мадзивару), в леса: дикая природа, мир богов — это земля-убежище, где нет ни закона, ни повинностей, ни подати, ни людского суда. Такой обычай, видимо, достаточно почитали, коль скоро иногда можно было просто его имитировать: известно несколько случаев, когда деревня, чтобы избавиться от общения с властями, довольствовалась тем, что окружала себя заслоном из бамбука, спешно посаженного частыми рядами; тем самым селяне оказывались отрезанными от сообщества, и в последнем им уже не было места — они принадлежали к лесу.