Фёдор Сопрунов - Своим путем

Откинувшись на спинку стула, произношу свою тираду, глядя в окно поверх головы отца. Точно мыслю вслух. Знаю, что мама смотрит на меня влюбленно и с легкой тревогой.

— Сводить гений человечества к техническому утилитаризму! Да это просто унизительно! Леонардо да Винчи паровых котлов не топил (это отцу) и в хоккей не играл (это брату), но был величайшим человеком. Гений творит свободно, вне законов общества и материи.

Вдруг вспоминаю, что да Винчи был не только художником, но и изобретателем.

«Zut!» — ругаюсь мысленно по-французски, надо было назвать Рафаэля или Тициана.

Но отец и брат уже бросились в лобовую атаку.

— Барчук! Сыт, одет, на машине катается. И еще отца учит! Леонардо… Ты сперва займи место среди людей, молокосос!

— Да он мадонны да Винчи не отличит от мадонны… мадонны… от другой мадонны, если надписи на картине не будет! — язвительно смеется Алька.

— Мадоннами сыт не будешь и из идеалов штанов не сошьешь. Место в жизни завоевывают трудом. Как Форд… Будешь богат, так и умен, и образован будешь. А пока нечего задаваться, когда на тебе папкины штаны.

— Да нельзя все сводить к штанам!

— Но и без штанов нельзя! — рубит отец. — Полиция заберет!

Алька и мама смеются.

Вскипев, я говорю первое, что приходит в голову. Лишь бы задеть торжествующего отца.

— С твоим Фордом и вообще с капитализмом будет скоро покончено. Не будет ни богатых, ни бедных!

Наступает пауза.

— Кто не был социалистом в молодости — у того нет сердца, — медленно говорит отец. А потом взрывается: — А ты просто дурак!

Он встает из-за стола, и мы расходимся, не закончив завтрака.

Поджидая Альку, останавливаюсь в передней перед зеркалом.

«Не может не унизить! Штаны? Да не нужны мне твои штаны. Место в жизни? Да займу я свое место. Но хвастать наперед — это пошло, понимаете, пошло! Точно торгаши подсчитывают свои будущие барыши!»

Смотрю на себя в зеркало и вдруг замечаю, что я выпучил глаза, надул щеки и вызывающе вздернул верхнюю губу. Точь-в-точь как отец, когда он в сердцах поводит своими кошачьими усами. Мне становится смешно и досадно. Стараюсь придать более интеллигентное выражение своему широкому, простоватому лицу. Привычным жестом прижимаю ладонью волосы. Они топорщатся на макушке непослушным завитком, Сую руки в карманы брюк, покачиваюсь с каблуков на носки и критически рассматриваю свой неизменный серый немнущийся костюм английского покроя, белую рубашку с мягким свободным воротником, шотландский галстук пастельных тонов и полуспортивные туфли.

«Ничего лишнего, — думаю удовлетворенно. — Все предельно скромно. Собственно говоря, мне очень мало надо в жизни. Самый минимум».

Я чувствую себя почти Диогеном.

«Туфли пыльные и не по моде? Плевать мне на это. Мой стиль — в отсутствии стиля. А это тоже стиль!»

На кухне отец сердито гремит посудой.

«Про капитализм я вставил удачно. Так ему и надо».

Тут я замечаю, что мама наблюдает за мной через приоткрытую дверь врачебного кабинета.

— Тод, ты это серьезно… про искусство? Про социализм?

Сдерживаю улыбку.

— Ну и слава богу! Но зачем ты расстраиваешь отца?

Тут открывается дверь кухни и высовывается рука отца с помойным ведром.

— Вынеси ведро, Леонардо…

— Ты на автобусе? — спрашиваю Альку, выходя с ним из дому.

— Нет. Метро идет скорее. Одна пересадка.

Переходим на французский и подтруниваем над отцом. Надоел он со своими нравоучениями.

Алька вдруг смотрит на меня с еле заметной улыбкой в глазах и серьезно говорит, указывая на тележки marchands des quatre saisons [4] Уличные торговцы с тележками, круглый год торгующие овощами и фруктами. у тротуара:

— Вот это фрукты!

— А арбузы? — отвечаю я по-русски, передразнивая отца. — Вот такие! — показываю руками. — Нажмешь, он трещит. Нож воткнешь — треснет! Мякоть красная, покрытая инеем!

Мы с трудом сдерживаем смех. Легендарные, мифические волжские арбузы! О них мы мечтали в раннем детстве, когда слово отца было еще непререкаемо. Но арбузные сказки отца развеялись, когда мы попробовали арбузы на юге Франции — чуть сладковатые, водянистые. Авторитету отца был нанесен первый удар.

— Салат, помидоры, андив, спаржа… — перечисляет Алька по-французски.

— А русский огурец? — продолжаю я игру. — Сорвешь, разрежешь, посолишь. Он так и хрустит во рту!

Мы смеемся. Купив дачу, отец тут же засадил весь участок огурцами. А потом развозил их по знакомым. И съесть урожай мы не могли, и выбросить было жалко. А соленые огурцы мы с братом есть не стали. Что за дикость — солить огурцы!