Булак махнул рукой:
— Ему, видишь, непременно надо участвовать в политической Жизни. Может ли Почтово-телеграфный союз вмешиваться в политику? Может ли участвовать в создании власти и какая это должна быть власть?
Блажевич сказал:
— Да, назадавал Кинг вопросов, не расхлебаешь… Лучше стало, когда от Цека с другим докладом выступил Семенов Анатолий Аркадьевич. Может, слышали? Член Цека с первого еще потельсъезда, в Питере сейчас в комиссариате почт работает, член коллегии. Ну, так хоть он призвал признать пролетарский характер революции, а отсюда, значит, вывод — признать Советскую власть, работать с ней. И еще добавил, что позиция Цека чиновничья, она расходится с позицией наших служащих. Семенов своим докладом здорово прибавил сил нашей фракции.
Булак сердито вставил:
— Но и остальной съезд не дремал! Телеграммы стали поступать из Питера. Вроде большевики оттуда не имеют делегатских полномочий: Кадлубовский, Ефретов Николай и Кутафьев. Все они с почтамта. Ефретов, тот здорово защищался. Вы нас, говорит, тут не признаёте, а вас-то, ваш съезд не признает почтамтская масса. Выбирайте, что лучше!
— Ну, а люди с мест что говорили? — спросил Подбельский.
— Одно и то же. Либо шкурнические требования — дисциплину, мол, ослабить, — либо грязь и ложь на новую власть. Слушали мы слушали, а потом, Вадим Николаевич, сил не стало. Я и предложил: «Давайте разгоним эту лавочку!» Только вот он возражал, Блажевич. Обратились во фракцию коммунистов Нижегородского Совдепа. Но и там отсоветовали; разгоним, сказали, а следом неминуемая всеобщая почтово-телеграфная забастовка, вред, сказали, революции. — Булак вздохнул. — Вот и воевали, речи произносили, протестовали…
— Но свое решение эта компания все же протащила, — хмуро сказал Подбельский. — И стачечный комитет выбрали… Неслыханно! Почтово-телеграфный союз не признает власти в лице Совета Народных Комиссаров! Им подавай «однородное» правительство. И полное невмешательство в политическое руководство ведомством!
— Большинство же должно решать, — в сердцах отозвался Булак. — А они на большинство не надеялись, тайными записочками стали голосовать и протащили такое решение. Поди проверь, кто сколько этих записок подал.
— И ведь результатов не объявили! — тоже взорвался Блажевич. Ему не сиделось на диване, он ерзал, наконец вскочил. — Не объявили, кто вошел в стачечный комитет, а уж, пожалуйста, на том же заседании заранее приготовленный приказ приняли: разработать план всероссийской почтово-телеграфной забастовки. Понимаете: все-российской! В поддержку Учредительного собрания.
— Знаю, — отозвался Подбельский. — Но мы тоже не будем сидеть без дела.
— Не будем? — усомнился Блажевич. Он все еще стоял, крепко сбитый, в расстегнутой форменной шинели. — Да как их перекричишь? Мы вот, фракция большевиков, обсудили резолюцию о тайном стакоме и составили протест, все до одного подписались, даже примкнувший к нам анархист. Он вот, — Блажевич показал кивком на Булака, — во всеуслышание, с трибуны протест прочитал. А забастовку все одно жди со дня на день!
Булак порылся за пазухой и молча протянул Подбельскому лист плотной бумаги. Четким почерком там было выведено: «Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что ввиду условий политического момента считаем создание стачечного комитета демонстрацией и отказываемся принимать участие как в организации стачечного комитета, так и в разработке наказа и оставляем за собой право подчиняться комитету, когда найдем это приемлемым по своим политическим убеждениям…»
Подбельский довольно потер себя по коленке.
— Ну, это другое дело. Решительно написали, молодцы. А главное, хорошо, что привезли копию. Теперь вам надо добиться, Александр Федорович, чтобы вот под этим, — он потряс в воздухе листком, — на Московском почтамте подписались все. Понимаете? Чтобы это было мнение не семи большевиков, а всехслужащих.
Блажевич и Булак переглянулись. Похоже было, что сами о том же говорили между собою прежде, но не находили возможностей, как приступить к делу.
Подбельский шагнул к столу, поискал в ящиках, раскрыл папку-скоросшиватель.
— Против забастовки уже высказываются протесты. Вот что вчера телеграфировали из Питера: «Потельорганизации Петрограда заявляют, что анонимные телеграммы под фирмой «цестаком» распространяться не будут, к чему призывают все организации Потельсоюза».
— Ага! — радостно сказал Булак. — Это голос тех, кто выбирал на съезд Кадлубовского, а не тех, кто хотел его выпихнуть оттуда. Правда, Блажевич?
Читать дальше