Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Собственно, день-то и вечер прошли. Пишу уже ночью — не до сна. Жизнь! Какая дивная штука!

«Не жалей себя — это самая гордая, самая красивая мудрость на земле» (Горький). А я жалею и плачу. Только что ушел зубной врач, поставил четыре пломбы, и от бормашины разболелась вся голова. А за стеной веселый смех. Обидно. И жалко себя. Вот так! Попробую «полечиться» и успокоиться — послушать по проигрывателю «Лунную сонату». Слушаю…

Это и моя судьба. Трудная повесть о моей жизни. Последняя часть — «дикая ночная буря», по словам Ромена Роллана. Борьба человека с судьбой, как и у меня, никогда не кончится. Кончается соната, но бой будет продолжаться. Удивительное совпадение отчаяния от потери слуха (у меня от всей болезни) с мучительной мыслью об утраченной любви. «Лунная соната» — моя биография.

Я не умею отключаться от боли. Помню, профессор меня оперировал под местной анестезией и шутливо спросил: «Как прикажете, сударыня, — развлекать вас?» Я тогда угрюмо ответила: «Нет, не люблю». При боли я вся собираюсь в комок и молча терплю. А теперь еще — вот он, рок! — нестерпимо болят глаза, и тут уже не отвлечься даже хорошей книгой. Я лежу как комок боли и страдания и чувствую, что больше не выдержу. Боль преследует меня непрерывно — днем и ночью. Надо как-то выкарабкиваться — в который раз! Но мой организм не переносит даже болеутоляющих. Терпение — только это остается мне. И — музыка, которую я могу слушать, закрыв глаза.

Вновь, спустя более года, прослушиваю серию пластинок классической музыки. Отчего же все-таки Бетховен одновременно мог писать Третью — Героическую — симфонию, полную страсти, бурь, борьбы, и сонату «Аврора», по словам Ромена Роллана, «белую»? Она отражает умиротворенную, спокойную, тихую природу в полном слиянии с таким же умиротворенным автором. Более того, эту сонату Бетховен любил больше других. Мне думается, он просто уставал от борьбы и находил в этой сонате отдохновение, которого ему так не хватало. Может быть, я не права, но понимаю это именно так. От Героической, уставая, к «Авроре».

А я вот нахожу отдохновение в любимой бетховенской музыке.

Перешла к Шопену. Если Бетховен — моя биография, то Шопен — излюбленный жанр моей собственной работы. Краткие записи, миниатюры отражают мой внутренний мир, мысли, мечты, настроения.

Я все еще лежу в палате реанимации. Здесь не лечат — здесь спасают. Меня уже спасли. Жаль, что в минуты просветления сознания приходили в голову живые образы, точные слова, но рука не держала пера, ее даже невозможно было вытащить из-под одеяла. Изнуряющий озноб бил несколько суток. Теперь приходится записывать уже только то, что сохранила память. Страшно было не терять сознание (этого я не помню), а входить в него. Меня вроде бы «будил» собственный бред. Я хорошо помню эти ощущения — удивление от шевелящихся губ. Что-то говорила, говорила, а «проснувшись», никак не могла открыть глаза. А когда открывала, становилось непонятно, где я, — маленькая палата-бокс была похожа на склеп, и стоял здесь тогда могильный холод. И еще часто-часто шептала я: «Мамочка, дружочек, помолись за меня», — хотя мы обе безбожницы… Сейчас мешает восстановить на бумаге пережитое еще и та неудержимая радость, какая сопутствует возвращению в жизнь.

Лечит меня удивительный доктор — Лев Евсеевич Бродов. Он же заведующий отделением. Из тех немногих врачей, кто так остро реагирует на человеческие страдания, — отсюда его полная самоотдача больным. На громкий стон он прибегает даже раньше сестры. Мне посчастливилось: когда меня привезла «скорая»,он сам и дежурил. При нем мне ничто не страшно — он спасет, выручит, поможет. И еще такому врачу как-то неловко жаловаться: жаль не себя — его. И так хочется улыбнуться — это ему награда.

Сейчас, когда мне уже легче, тянет к людям. Иногда кому-нибудь из больных удается проникнуть ко мне поболтать и в чем-то помочь. Вообще болезнь — это тот же бой, а больные — боевые друзья. Надежная опора друг другу.

Скоро ночь. А на ночь я повторяю про себя как молитву: «Мамочка, свет мой, сделай так, чтобы мне уснуть. И чтоб не снились кошмары…»

Ура!!! Я возвращаюсь домой! Кончился страшный сон, и снова — в жизнь! Меня увозят на каталке, провожают и сестры, и больные. Дома ждет мама. Друзья. Работа. Пережитое забудется, счастье жизни останется. Ты, судьба, у меня одна, а нас, борющихся с тобой, много. Поэтому мы победили. Теперь — жить, жить, жить. Тысячу жизней прожить.

Я за городом. Рядом летний сад-лес с несмолкающим пением птиц. Подо мной шелестящая от ветра трава. Вверху голубой полуденный небосвод. На мне тепло солнечных лучей. Все запомнить надолго, чтобы потом не томиться, не сохнуть по этому.