Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Можно сказать, что эта книга писалась всю жизнь, вернее, не писалась, а переживалась. Здесь нет никакого вымысла, нет единого жанра. Моя цель — перенести на эти страницы все, что было на самом деле. Пришло время как бы подвести итог большей части уже прожитой жизни.

Мне выпала трудная судьба, но выпало и большое счастье. Я живу, работаю и переживаю свои беды среди хороших людей. Не скажу, что никогда не испытывала тяжести измены, горечи предательства, боли разочарования. Но плохое приходило и уходило, а хорошее оставалось со мной и во мне. Известно, что чужое равнодушие может сломить человека в несчастье скорее, чем само несчастье. Мне же хотелось на примере собственной жизни и жизни других показать, как люди могут сделать человека счастливым даже в беде.

Доверяю читателю размышления, которые мною выстраданы, в надежде, что они смогут хоть как-то помочь тем, кому трудно. Не претендую на абсолютную правильность своих суждений. Не всегда свои мысли я смогла реализовать в жизни. Ну и что же, ведь я к ним все-таки пришла — не смогла осуществить я, смогут другие! Никоим образом не претендую и на оригинальность. Более того, какие-то мысли могут показаться банальными. Но что же делать, если главные истины чаще всего банальны.

Буду счастлива, если читатели вынесут из моей не очень веселой книги убеждение, к которому пришла я сама: если возможно на свете чудо, то сотворить его могут только люди. Я верила и верю — люди могут все.

Я впервые у моря. И переживаю здесь свое первое большое чувство. Были мы с Валерием совсем разные — у него позади опыт трудовой жизни, военных дорог, я только начинала жить. Я была веселой, много смеялась, откровенно наслаждаясь счастьем. Он внешне сдержан, немножко медлителен, спокоен. Мое чувство к нему было всепоглощающим — я жила только теми минутами, когда он был рядом. Валерий заполнил собой всю мою жизнь, такой счастливой я не была никогда… Что-то удерживало нас обоих от последнего шага. Меня, наверное, моя нетронутая молодость. Его, по-видимому, уважение к этой молодости и, как он сказал мне позднее, через много лет, ответственность за мое будущее. (Разве мог он знать, какое будущее ждет меня?) Он был связан семьей, которую не посмел разрушить, хотя что-то раскололось в нем самом задолго до встречи со мной. Он сказал мне:

— Всю жизнь я мечтал встретить тебя. Но за ошибки родителей не должны расплачиваться дети.

Нет, семью он оставить не мог. Нам предстояло расстаться навсегда. Это было чужое счастье… И не дано было знать, что он придет ко мне и скрасит самые трудные годы моей жизни, ну а я буду последней его любовью, последней радостью.

Моя студенческая практика приближалась к концу. Его отпуск, который он проводил здесь, тоже кончался. Уезжали мы вместе — нам хотелось быть вместе до тех пор, пока это было возможно…

Моя встреча с Валерием в дни студенческой практики оказалась не последней. Мы расстались не навсегда. Через годы разлуки Валерий спросил в письме, как сложилась моя судьба и счастлива ли я. Тогда я была счастлива и ответила ему: да. А потом было еще несколько писем, когда мне было уже плохо, но писать об этом не хотелось. Он так и не узнал ничего о моей болезни. Снова прошли годы, и он повторил свой вопрос. На этот раз я ответила: нет. И он пришел, когда его жизнь была уже почти прожита, хотя ему не было еще и пятидесяти лет, ну а моя так и не удалась. И некого было винить в этом. Через всю свою оставшуюся жизнь, через все свои, а потом и мои испытания пронес он любовь ко мне — пронес и сохранил до самой смерти. Но чудо было даже не в этом. Чудо заключалось в том, что он знал и полюбил меня здоровой и молодой, а встретил вновь и продолжал любить такой, какая я теперь. Он пришел и не увидел ни неподвижности, ни всего того, что сделала со мной болезнь.

…Он сидит возле моей постели и, на минуту прикрыв глаза, говорит мне:

— Ты передо мной такая, какой я встретил тебя на берегу моря, в пестром платье, такая юная и красивая!..

И мне на одну минуту делается страшно оттого, что вот сейчас он откроет глаза, увидит и поймет наконец, что той, прежней, Иры давно уже нет. Но он открывает глаза, и по тому, какой нежностью и любовью они светятся, я верю — он никогда не прозреет….