Леонид Млечин - Примаков

В дни памяти Лауры и Саши Евгений Максимович обязательно собирал друзей — у могилы, потом вез на поминки. У Примакова осталась дочка — Нана.

Лилиана Бураковская рассказывала:

— Евгений Максимович обожал дочь и внуков. Нана — психолог. Она работает с отставшими в развитии детьми. Я ей говорю: ты святая… Она смотрит на тебя как-то вопросительно, изучает тебя. Она скромная и немногословная, сдержанная, может быть, не очень улыбчивая, но вдруг что-то скажет с большим чувством юмора, совсем как отец.

Старшая внучка Примакова — Саша, ее назвали в честь умершего Александра Примакова. От второго брака у Наны тоже дочка — Маша.

— Когда Евгений Максимович остался один, он очень часто к нам приезжал, — продолжала Лилиана Бураковская. — Он разъехался с дочерью. Молодой семье нужно жить отдельно, он и дачу дочери отдал. Сам получил небольшую двухкомнатную квартиру в центре. Мы приходили к нему, там были книги и фотографии Лауры. Он много пережил в эти годы. Нам тяжело было видеть, как он страдает. Но ведь в какой-то степени страдания и облагораживают. Он всегда был благородным человеком. Может быть, он стал глубже. Он не сломался, не утратил интереса к жизни. Очень мужественный человек.

И Бураковский был такой же.

— Вы никогда не почувствуете в этих людях слабинки. Я похоронила мужа без слезинки. Меня так учили. Нельзя показывать свои страдания и несчастья на людях. Это твоя и только твоя проблема…

В апреле 1991 года в Москве побывала группа американских сенаторов. Примаков пригласил их к себе на дачу. Американский посол Джек Мэтлок поразился:

«Традиционно иностранцев принимали только в ресторанах либо в особых “домах приемов”, содержавшихся для этой цели. Советские руководители никогда не приглашали иностранцев домой.

Дача Примакова была уютной, но не роскошной. Большинство высокопоставленных персон пользовались государственными дачами, но Примакову было явно удобнее и уютнее в собственном жилище, и он с гордостью показывал свой дом.

Хозяйкой дома была дочь Примакова. Рассматривая фотографии и семейные реликвии, мы вспомнили о личных горестях, обрушившихся на хозяина. Семья была дружной и сплоченной, и у Примакова еще не зарубцевалась психологическая травма, порожденная тяжкими утратами. Показывая нам фото покойной жены, он заметил, что, хотя после ее кончины минуло четыре года, у него нет абсолютно никакого желания снова жениться. Работа заменила ему всё».

Примаков даже в детстве не занимался спортом и не отличался богатырским здоровьем.

— Работая в институте, я унаследовал огромный письменный стол Примакова, — вспоминал сотрудник ИМЭМО Владимир Размеров. — Ему отвели кабинет с новой мебелью. А его старый стол достался мне. Я с ужасом обнаружил, что один из ящиков был полон лекарств. Он, бедный, глотал всякие таблетки. Но он держался. Знаете на чем? Я увидел это в совместных поездках. Он, как Черчилль, мог спать в любое время, пользуясь любой минуткой. Я думаю, этим он компенсировал свои болячки и перенапряжение.

Когда Евгений Максимович был директором разведки, перенес операцию на щитовидной железе. Став министром иностранных дел — операцию на желчном пузыре. Но до последнего времени он на нездоровье не жаловался. Соблюдал режим, и никто не смел сказать, что он не справляется со своими обязанностями.

— У него всё наладилось, — рассказывал Томас Колесниченко. — Рядом с ним очень хорошая женщина, новая жена. Мы, старые друзья Евгения Максимовича, ее очень полюбили, потому что она создала ему полноценную жизнь, заботилась о нем.

Во второй раз Примаков женился на своем лечащем враче — Ирине Борисовне Бокаревой.

Ирина Борисовна работала в санатории «Барвиха», который был самым комфортабельным и престижным в системе Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР. Хотя санаториев и домов отдыха для начальства было много — от Рижского взморья до Сочи, от Курской области до Валдая, в советские времена все большие начальники предпочитали «Барвиху».

Мягкий климат средней полосы, показанный практически при любом заболевании, близость Москвы, большие комнаты, хорошее диетическое питание и настоящая медицина — это привлекало отдыхающих даже не в сезон. Получить путевку в «Барвиху» было особой честью. Здесь отдыхали высшие начальники. Менее высоким чиновникам в путевке отказывали.

Во время войны в «Барвихе» был госпиталь. Тех, кому врачи не сумели помочь, похоронили рядом — военное кладбище сохранилось и по сей день.