Леонид Млечин - Примаков

Когда академик Александр Яковлев отмечал свое семидесятипятилетие, Примаков, разумеется, приехал к нему на работу. Все ушли, оставили их вдвоем за накрытым столом. Примакову предстояли трудные переговоры с директором-распорядителем Международного валютного фонда Мишелем Камдессю. Это не помешало ему произнести несколько тостов и выпить за здоровье юбиляра энное число рюмок водки — без ущерба для сложных отношений России с Международным валютным фондом.

Двадцать пятого декабря 1998 года, на следующий день после того, как Государственная дума в первом чтении утвердила проект представленного правительством бюджета, Примаков в девять утра приехал в здание «Известий» на Тверской, чтобы поздравить Станислава Кондрашова с семидесятилетием. Попил с ним чаю, посидел часок и только после этого поехал в правительство, где его ждала встреча с президентом Белоруссии Александром Григорьевичем Лукашенко.

Если он кому-то поверил, сложились дружеские отношения, тут хоть что — даже если человека снимали с должности, с грязью мешали, — Примаков к нему не менялся. Он продолжал созваниваться с этим человеком, встречаться. Один из политиков, чье имя не так давно гремело, а теперь почти забыто, лишенный должностей и, кажется, вообще работы, говорил о Примакове:

— Я оценил, какой он хороший товарищ. Когда он бывал в наших краях, то заходил и ко мне. Это всегда приятные встречи. Примаков широких взглядов человек. Чужое мнение принимал и уважал — так мне, во всяком случае, кажется. Веселый, искренний, жизнерадостный человек. С ним было легко.

Дружить по-примаковски означало не только троекратно лобызаться и поднимать рюмки за здоровье друг друга. Он бережно хранил память об ушедших. Обычно люди в жизненной суматохе теряются. А он — нет. Он всегда оставался близок с семьями тех, кто ушел. Для него это было очень важно.

Маргарита Максимова, вдова академика Иноземцева, рассказывала:

— Моя внучка буквально погибала. В больнице, где она лежала, не оказалось нужного детского врача, а надо было срочно откачать гной. И ее никак не могли перевести в детскую клинику. Я не выдержала и позвонила с просьбой о помощи помощнику Примакова Роберту Вартановичу Маркаряну. Евгений Максимович был тогда в Верховном Совете и возглавлял Совет Союза. Через пятнадцать минут больница получила указание немедленно связаться с детской клиникой, ребенка отправили туда, выкачали гной и спасли. Я благодарна ему по гроб жизни.

Евгений Максимович сохранил всех своих друзей, в том числе еще со школьных времен. И какую бы должность он ни занимал, это ничего не меняло в его отношении к друзьям. Он прошел с ними по жизни, ничего не растеряв.

— У нас есть свой кодекс дружбы, — говорил Леон Они-ков. — В дружбе не имеет значения ни нация, ни религия. Возраст надо почитать — больше ничего. Вот это всё Примаков впитал с детства.

Повсюду, где он был, он заводил дружбу с людьми, крепкую, надолго. В ИМЭМО его другом стал Григорий Морозов, бывший муж Светланы Аллилуевой. На радио — Вениамин Попов, Гелий Шахов, Бабкен Серапионянц, Валентин Зорин. В «Правде» — Томас Колесниченко.

— Один человек уверял меня, что политика и дружба несовместимы, — продолжал Оников. — Я ответил ему: брось политику, несчастный, займись дружбой! У нас могут быть разные взгляды, свои симпатии и антипатии, но дружбе они не помеха.

— Его трудно было дома застать, — рассказывала Маргарита Максимовна Иноземцева. — В субботу вечером он на дне рождения у кого-то из друзей, в воскресенье утром поехал в больницу товарища навестить, потом на кладбище помянуть кого-то из ушедших. Он был щедр на дружбу и поэтому постоянно окружен людьми. Мы ездили с ним в Грузию. Он в Тбилиси по двору ходил, где вырос, его там все помнили. Он собирал старых знакомых. Что мне в нем нравилось? Для него если друг, то друг. Не обязательно, чтобы тот был при погонах или высоких должностях. Ни зазнайства, ни чувства собственного превосходства. На все крупные торжества, юбилеи он обязательно приглашал старых друзей из Грузии. Они приезжали, садились за стол. И не было никаких различий: этот академик, а этот рабочий.

— Друзей у него было много, — говорил Томас Колесниченко. — Но никто не сможет сказать, что он кого-то по дружбе назначил. Это не в его правилах. У него в разведке работал близкий друг, но генерала он ему не дал. А вот выслушать, поговорить с ними, попросить совета — это всегда.

— Умение и желание дружить в течение всей жизни — это, конечно, порождено первозданными традициями того места, где мы выросли, — считал Леон Оников. — Наша дружба была основана на общности взглядов, характеров, принципов. Причем речь шла о принципах нравственных, поэтому кто-то из приятелей отсеялся. Евгений Максимович порвал с одним из своих близких друзей — резко и бесповоротно. Моя попытка их примирить закончилась безуспешно.