Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

И вот, наконец, тот этаж, где мы видели её в окне. Она по–прежнему расчёсывала свои длинные волосы, волнами ниспадающие на её осиную талию. Оливковокожая, в тунике из зелёного шёлка, а золотистые босоножки на высоченных шпильках только оттеняли её точёные ножки. Когда я вошёл, она подняла глаза.

Заговорила она первая.

— Долго или быстро? Необходимо обговорить это с самого начала. От этого зависит, как мне вести себя, — улыбнулась она, блеснув совершенным рядом жемчужно–белых зубов.

В полумраке её огромные зелёные глаза, казалось, излучали свет.

— Хорошо, я дал мадам три сотни, — солгал я, — и она только сказала, чтобы я поднялся по лестнице, так что я понимаю, что всё в порядке. Позвоните, если хотите проверить.

Похоже, ложь сработала. Она повернулась и плавным жестом пригласила меня следовать за собой, оставляя след ярких духов. Я уже был взвинчен до предела и едва переставлял ноги. Мы поднялись по узкой металлической винтовой лестнице, ведущей ещё выше, в аттик, устроенный под крышей.

— Покажи мне какой–нибудь один из своих милых трюков из твоей маленькой записной книжечки, — попросил я.

Она рассмеялась. То что она прошептала мне на ухо, разожгло во мне огонь. Тыльной стороной ладони она провела по моей щеке, затем руки её легли мне на грудь, на ремень, и профессионально одним движением расстегнули его, руки скользнули поверх моих брюк, и снова она повернулась ко мне лицом, обжигая своим дыханием.

— Долго или быстро? — повторила она, затем быстро сжав пальцы, произнесла. — Ну конечно, быстро, ты уже готов, ты на подходе.

Конечно же я уже был готов! Я не мог ни секунды сдержаться, и забрызгал все мои брюки. Так и остался стоять в смущении.

— Ну, что ж правило гласит: «Кончил — уходи». Вот так–то, сколько бы ты ни заплатил, всё теперь пропало.

— О, нет, вы не вправе так поступить со мной, — прося и запинаясь, стал я её умолять, — пожалуйста, не говорите так — я просто немного перевозбудился, у меня никогда не было такой женщины как вы.

— Какая жалость, — проворковала она, — вы мне так симпатичны, я говорю правду, но правило есть правило.

— Послушайте, — сказал я, — пожалуйста, поверьте мне, вы просто должны поверить мне. Я не пришёл к вам ради себя одного — я здесь от всех моих друзей. Вы невероятно женственны. И вы, дорогая, гоните меня? Нет, вы не можете поступить так со мной.

Похоже, я убедил её.

— Только быстро, ладно? — примирительно сказала она.

Она отвернулась, расстегнула молнию на платье, шёлк соскользнул, и она грациозно вышла из него, направившись к французским окнам, занимающим всю противоположную двери стену. Вскоре и я оказался рядом, оставив после себя разбросанными на полу свои носки, ботинки и брюки. Я обнял её за плечи и притянул к себе, её ноги раздвинулись, руки вцепились в дверной косяк.

Мы любили друг друга в утренних лучах солнца, только–только появившегося из–за горизонта. Сначала, я слышал только её учащённое дыхание. Затем, в ранних утренних часах над крышами раздался скорбный вопль множества сирен. Нет, не одной, но многих, аккомпанирующих нашим любовным трудам.

— Что за отличное начало нового дня, — произнесла она, затем легонько толкнула меня локтём. — Эге, смотри, что там вдалеке?

По всему обозримому горизонту, к нашему удивлению, дома были объяты пламенем. Вой сирен приближался. Вертолёты кружили над центральным районом Нового Орлеана. Редкие звуки ружейных выстрелов и пулемётные очереди доносились издалека.

— О, нет! — воскликнула она, — почему именно сейчас, испортить такое утро! Что ж там случилось?

Я обнял её и взглянул на город. Военные вертолёты кружили над сине–чёрными клубами дыма, на фоне кристально чистого голубого неба.

— О, мой бог, забудь, милая, — произнёс я, покрывая поцелуями её ноги, поднимаясь всё выше, целуя обводы её груди и посасывая коричневые сосочки.

Весь горизонт в огне. И перед тем как приземлится на её теле снова, промелькнула у меня мысль, что, может быть, в этот самый момент, мой чёрный десантник со своими товарищами на высоте; может быть, кусочек Вьетнама спустился в центральный район Нового Орлеана. И под треск вертолётов, под пулемётные очереди, вспышки, и гром взрывов, мы любили друг друга с новой силой, послав всех к чёрту.

Я проснулся на задке нашего автомобиля со страшной головной болью. Меня кто–то завернул в одеяло, мои саквояжи свалены были рядом. Из–за импровизированной баррикады до меня доносились голоса ребят, сидящих на передних сиденьях.