Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Я всё ещё поддерживала отношения со всеми с кем была знакома в те годы и мы подолгу болтали по телефону, вспоминая те времена, но в целом, я мало думала обо всём этом, пока однажды, всё не изменилось.

Семена событий, о которых я хочу рассказать, были посеяны ещё в 1981 году, когда кто–то позвонил мне и сказал, что хотел бы мне подарить экземпляр книги под названием 'Scuse Me While I Kiss the Sky, биографию Джими, написанную неким Дэвидом Хендерсоном, который вроде бы покинул Англию.

— Возможно, она вас заинтересует, — голос в трубке звучал приветливо.

Я отправилась в книжный магазин в Илинге, и они мне протянули экземпляр книги. Определённо, это было мне интересно. Дэвид Хендерсон был активистом левого крыла борцов за права чёрных американцев. Начала читать и поняла, что для белых начались трудные времена.

Когда автор дошёл до меня, то в сильных выражениях дал понять, что я постоянно торчала на кислоте и что, именно я, спровоцировала увлечение Джими кислотой и алкоголем. «Кислота и алкоголь, — пишет Хендерсон, — переместили Джими в другое место.» Как я понимаю, этой фразой он хотел сказать, что кислота и алкоголь убили его. Я почувствовала, как гнев стал просыпаться где–то внутри меня. Не могу сказать, что всё, о чём он пишет полное враньё. Это было бы ошибкой с моей стороны. Допустим, это так, тогда все люди по всему миру, для кого дорога память о Джими, могли бы собраться и отомстить тому человеку, если бы они были убеждены, что тот виновен в смерти Джими. И какому–нибудь психу было бы не трудно узнать, где я живу.

Там было ещё многое написано обо мне, но когда он начал рассказывать о Монике Даннеманн, девушке, с которой был Джими в ночь смерти… Я не знала её, пока не прочла её имя в газетах на следующий день после смерти Джими. До 1981 года я практически ничего не знала о ней. Фактически автор обвиняет её в смерти Джими, говоря, что она недостаточно внимательна была к нему в последние часы его жизни. Оказалось, это мы обе, белые женщины, виновны в том, что мы развратили Джими и довели его до могилы.

Я поняла, что должна что–то сделать, и уверена, Моника чувствовала тоже самое. Я решила переговорить с ней по поводу этой книги, но никто, кого я знала, не был с ней знаком, и я не была уверена, смогу ли я её вообще найти.

Я решила поместить небольшое объявление в Evening Standard, основной лондонской газете, в котором просила её связаться со мной. Объявление напечатали, и через несколько дней я получила письмо из адвокатской конторы, где говорилось, что они представляют интересы Моники Даннеманн и она просит прислать им подтверждение, что я именно та, которая поместила объявление. Я выполнила их просьбу, и ещё написала, чтобы они передали ей, знает ли она что–нибудь про эту книгу и если знает, намеривается ли предпринять какие–либо шаги.

Скоро Моника связалась со мной и предложила встретиться. Я пригласила её приехать к нам в Илинг и также позвала Ноэла и Мича, чтобы мы все вчетвером смогли обсудить книгу, главными героями которой мы были.

Ноэл и Мич приехали первыми и мы все расселись в эркере, поглядывая на окно, скоро ли появится такси на дороге. Мы все трое напряглись, не веря глазам своим: кто–то вышел из такси и стал расплачиваться с водителем. Женщина была одета исключительно экстравагантно, в стиле Джими, будто не прошло 10–и лет со дня его смерти и мода 60–х не низверглась в глубины исторических книг, но теперь, в лучшем случае, вызывает только улыбку. Расклёшенные брюки из мягкого бархата, широкий ремень и кофточка с воланами и рукава а-ля Том Джонс. Она выглядела как потерявшийся осколок 60–х.

Мы вели дружеский разговор, она рассказывала, как умер Джими. Мы все сидели за круглым обеденным столом в углу гостиной. Она поставила на стол диктофон и спросила, не будем ли мы против, если она будет записывать наш разговор, потому что её английский не настолько хорош, и это поможет ей в будущем что–то заменить.

— Я сделаю две записи, — обещала она, — я дам вам копию.

Это нам показалось очень разумным, её английский был ужасен.

Как только она заговорила, у нас, у Ноэла, у Мича и у меня, как по команде, открылись рты, настолько тяжеловесным оказался её немецкий акцент. Она рассказывала, насколько невнимательными были санитары скорой, какими расистами оказались врачи, которые, так, между прочим, убили Джими. Она рассказала, что Джими совершенно не мог спать в её подвальном этаже отеля Самарканд в Ноттинг–Хил–Гейт и как она дала, чтобы он хоть как–нибудь заснул, своего немецкого снотворного (веспаракса). Но оно не действовало, тогда она дала ещё несколько таблеток, потому что «они очень слабые». Сказала, что по её подсчётам, он проглотил девять таблеток.