— Тебе нельзя там оставаться, — услышала я в ответ. — Приезжай сейчас же, поживёшь пока у нас. Будешь спать на диване.
Я была тронута до глубины души.
Каждый день мы в четыре глаза штудировали газеты с объявлениями о сдаче квартир. Прошло несколько дней, пока, наконец, Кэрол не попалось на глаза объявление, что сдаётся квартира на Брук–Стрит, недалеко от угла Бонд–Стрит и Клериджа. Кэрол тут же позвонила и договорились о времени, когда можно будет посмотреть квартиру.
Мы встретились, парня звали Тони Кэй, внизу у него был модный ресторан с броским названием «Мистер Любовь». Это был старый отремонтированный дом эпохи короля Георга, над рестораном было два этажа, где располагались какие–то конторы, квартира была на самом верху, куда вела узкая лестница. Требовалось только кое–что подкрасить и докупить мебели, очень уютная, не то что предыдущие наши две квартиры, а ещё современная кухня и ванная комната вся в розовых тонах.
— Должна предупредить вас, — сказала я Тони, — здесь будет жить Джими Хендрикс, он гитарист.
— Мне всё равно кто, — успокоил меня он, — платите — живите.
— Хорошо, — сказала я, — это нам подходит.
Плата была высокой. 30 фунтов в неделю, в 1968 году это были большие деньги, но это было именно то, что я искала, к тому же, я уже могла не беспокоиться о цене. Час и Джими давно уже сделали так, чтобы я не нуждалась в деньгах. И, так как мне нужно было всё равно где–то жить, я решила, что лучшего места мне не найти.
Мы долго веселились, когда нечаянно выяснили, что сам Георг Фридрих Гендель жил в этом доме — на фасаде висела мемориальная доска, но мы её не замечали, так как пользовались соседней дверью. Впрочем, ничего удивительного в том, что у Хендрикса, одного из величайших музыкантов своего времени, могли быть схожие с ним вкусы. Но было ещё одно общее в их судьбах помимо того, что они оба музыканты. Оба вынуждены были покинуть свою родину и приехать в Англию, где нашли признание и завоевали мировую славу своим трудом.
Теперь, когда, наконец, у меня была крыша над головой, оставалось только достать мебель. Там не было даже кровати. Одинокий ковёр и занавески на окнах и что–то из посуды — вот и вся моя обстановка в первое время. Я никогда прежде ничего не покупала из мебели и совершенно не представляла с чего начать. И так как мы с Джими вроде как считали себя семейной парой, то к возвращению его из Америки, в июле, я сняла номер на пару дней в отеле Лондондерри на Парк–Лейн, и мы с ним отправились за покупками. После того как выбрали кровать, помимо всего остального купили шторы из бирюзового бархата и огненно красный ковёр — такой цвет редко тогда можно было встретить. Джими нравилось подбирать цвета и материю и он долго обсуждал что–то с продавцами. Многие покупатели останавливались и с изумлением его разглядывали, видно было, что они никак не ожидали встретить здесь Джими Хендрикса, с жаром обсуждающего расцветку и качество материи в отделе занавесей и штор у Джона Льюиса. Джими оставил меня с тысячью фунтами, чтобы я прикупила всё в том же духе, и вернулся в Штаты продолжить гастроли.
— Что случилось с Часом? — хотела я знать. — Вы что, поругались? Почему он выкинул нас?
На эту тему со мной не разговаривали. Я перебирала все возможные объяснения и не нашла ничего лучшего, как подумать, что во всём виновата кислота, аргументы в пользу желания самому продюсировать или осуществлять какие–то свои собственные музыкальные проекты отпали сами собой.
Сколько помню, он всё время был чем–то не доволен. Если бы Час не давил бы на него всё время, он бы никогда не записал ни одной пластинки, то же самое с его поклонниками, он никогда не играл то, что они хотели от него услышать. Для него было бы идеальным стоять на сцене перед огромной толпой и играть с кем–нибудь джем, как он это всегда делал, играя в клубах среди друзей. Даже простую просьбу он воспринимал как ущемление своей свободы. Сколько раз было, как он клялся, стоя на сцене перед толпой поклонников, что если он услышит, как они выкрикивают Purple Haze, или Hey Joe, или Wild Thing, он или повернётся к ним спиной или уйдёт играть за кулисы.
Позже Час рассказал мне, сколько сил нужно было, чтобы заставить Джими что–нибудь сделать, когда они находились в Америке. Например, Час ему говорит, что нужно отправиться на студию и, что там нас сейчас ждут. Джими пожимает плечами и говорит: «Да, да, хорошо, я тоже так думаю». И исчезает на несколько дней, не сказав никому ни слова, и не доведя до конца запись. Или приводит каких–то людей и говорит, что это его новый менеджер или продюсер, или что они примут участие в записи его нового альбома, не обращая внимания на протесты его действительного менеджера. И тут же клянётся, что никогда больше не приведёт с улицы кого попало. У него была манера говорить людям то, что они хотят от него услышать. Если кто–нибудь при нём скажет, что тому нравится джаз, он тут же начинает строить джазовые проекты. Если упомянуть о блюзе, говорит, что нужно двигаться в этом направлении.
Читать дальше