Мы почти всё время пропадали в Барниз в студии Olympic. Я договаривалась о времени, звонила звукоинженерам, одного из которых звали Эдди Кремер, просила предоставить нам столько времени, сколько возможно. Со многими можно было договориться, но только не с Эдди, он нас недолюбливал, он вечно нас торопил, ссылаясь на то, что ему уже пора домой, и он очень возмущался, когда мы курили траву в студии. Он всегда считал, что нас слишком много и говорил, что студия не место для вечеринок. Часто бывало так, что Джими оставался в студии один и занимался наложениями. Студийное время было дорогое — 30 фунтов в час. Мы обычно оставались там часа на три или около того, потом я выписывала чек, Джими оставалось только подписать его.
У меня не было собственного счёта в банке, но мне он и не нужен был, везде расплачивались тогда наличными или записывали в долг. У нас был кредит в Speakeasy, так что мы ели и пили там когда и сколько угодно, а счёт отсылался в контору. Тоже происходило и с телефоном, и с оплатой за квартиру. У Джими были деньги, только тогда, когда ему приходилось расплачиваться наличными. Однажды он послал меня в банк Св.Мартина на Эдгвер—Роуд снять 3 тысячи фунтов (по сегодняшним (на 1997 год) деньгам это что–то около 60 тысяч). Менеджер банка разволновался, что такую сумму придётся нести по улице несколько кварталов такой хрупкой девушке и послал со мной охрану, которая проводила меня домой.
Какое счастье забыть о деньгах, и заниматься только тем, чем хотелось. Изредка, когда мне требовались наличные, мне достаточно было только позвонить в контору. Они связывались с Джими и, получив его подтверждение, выдавали мне необходимую сумму. Если же его никак было не найти, я шла к Гарольду Дэвидсону, импресарио Джими, и его люди снабжали меня деньгами.
Для Часа было удобно, что мы жили на Аппер–Беркли–Роуд, частью из–за того, что мы почти перестали ссориться, частью из–за того, что не нужно теперь так экономить и всё стало много доступнее. К тому же, Часа с Джими часто не было дома. Мы купили стерео, более лучшую модель, и Час стал постоянно колотить в дверь нашей спальни, чтобы мы сделали музыку потише, но во всём остальном мы жили очень дружно.
Час начал подозревать, что я совершенно не приспособлена к тихой домашней жизни какую он хотел бы видеть, приезжая с гастролей. До него доходили кое–какие слухи и его стало очень беспокоить, что, оставаясь предоставленной самой себе, я устраивала в квартире бедлам.
— Я уступил нашу комнату Тони Гарланду и Мэдлин Белл, пока мы будем в Штатах, — предупредил он меня, отправляясь с Джими на трёх–месячные гастроли по Америке.
— О, как это здорово, — произнесла я, стараясь, чтобы это прозвучало наиболее беззаботно, и скрыло весь мой ужас перед такой перспективой. Тони Гарланд являлся одним из менеджеров Джими, ответственным за пиар, а Мэдлин уже была известной певицей. Я не была с ними знакома, но была уверена, что Час их попросил приглядывать за мной с тем, чтобы быть спокойным, что я веду себя примерно. Всё выглядело так, как если бы птичке подрезали крылья.
Когда Тони и Мэдлин приехали, моя подруга Барабара уже была там и знакомство прошло довольно прохладно. Я не хотела начинать с ссоры и постепенно, день за днём Мэдлин, оказавшаяся такой приветливой, сблизилась со мной. А в конце мы уже вместе сходили с ума.
Не прошло и нескольких недель, в течение которых мы приглядывались друг к другу, как Мэдлин стала моей лучшей подругой. Она отлично готовила и мы ели лучше, как никогда. Наша квартира превратилась в постоянное место обитания большинства музыкантов, таких ребят, как из Procol Harum и Move, приходил народ и из нашей прежней команды, Брайан Джонс, Кит Мун. Однажды двое музыкантов остались у нас на ночь и отправились наверх немного поспать, перед тем как вылететь в Брест на концерт. Он уехали в три утра, чтобы успеть на самолёт. После того как мы их проводили, мы с Барбарой решили их разыграть и встретить их во Франции. Мы сорвались в аэропорт, сели на самолёт, прилетели в Брест и стали мирно дожидаться их у выхода. Не только мои крылья не были подрезаны, я летала дальше, выше и быстрее как никогда.
Когда пришло время Тони и Мэдлин уезжать, было пролито море слёз и грустных минут расставания. Мы не знали точно, когда Час с Джими намеревались вернуться, поэтому они возвратились в своё прежнее жильё и Тони попросил меня сообщить ему, как только они появятся.
В шесть утра раздался звонок. Мы с Барбарой только что легли. После короткой борьбы с постелью — мы легли всего час или два назад — я подняла трубку. Звонила Мэдлин.
Читать дальше