Михаил Беломлинский - Мне повезло - я всю жизнь рисую!

После публикации этой «изорецензии» в газету посыпались возмущенные письма. Меня обвиняли в оскорблении памяти «… великого сына России, стоящего в одном ряду с Набоковым, Баланчиным, Цветаевой, Бродским» (цитата из письма). Но я уверен, что самому Сергею картинка бы понравилась.

Нарисовал я Сережу и в смешной книге-пьесе «Борщ сквозь слезы» Наума Сагаловского, о котором Довлатов писал: «Много лет я проработал редактором, Сагаловский — единственная награда за мои труды. Я его обнаружил… Я притащил его в «Новый американец…»

В пьесе Сергей фигурирует как «писатель Мулатов».

А еще я часто рисовал его в иллюстрациях к рассказам, фельетонам, заметкам для газет и журналов.

А обложку к Довлатову я все же сделал. И не одну…

Среди тысячи дружеских шаржей, нарисованных мною, есть особенно мне дорогие, на людей, с которыми мне выпала удача быть близко знакомым или дружить.

В 1969 году театр «Современник» приехал на гастроли в Ленинград, и кто-то привел ко мне в мастерскую Евгения Евстигнеева, и мы как-то сразу с ним подружились и виделись почти каждый вечер. Его семья отдыхала на юге, моя жена Вика была в экспедиции с киногруппой, дочка Юля — на даче с бабушкой, а я получил заказ — сделать зарисовки спектакля «Современника» для Театрального музея. Я посещал все представления, а потом мы ехали в гости. Я возил его в мастерские к художникам, а диапазон его «гостеваний» был самый широкий, от всеми любимого драматурга Александра Володина до каких-то поклонниц, совершенно неожиданных. Однажды мы оказались в роскошной квартире в старом особняке на ул. Петра Лаврова. Стол ломился от «дефицитных» явств, а за столом сидели какие-то странные девушки — перезрелые «комсомольские богини» из провинции — слушательницы Высшей Партийной школы в Таврическом дворце. Одна из них, знакомая Жени ещё по городу Владимиру, где он работал в театре, и организовала «приём» на квартире у преподавательницы — пышной обкомовской дамы с «халой» на голове. После обильного ужина начались какие-то «деревенские» танцы «с отбоем», все хотели потанцевать с Евгением Александровичем. Вообще, женщины его обожали — но и он их тоже, всех — от звёзд театра и кино до горничных и официанток.

Популярностью он пользовался фантастической, и всенародной любовью.

Однажды я проехал на Невском на красный свет. «Спокойно, не нервничай» — сказал сидящий рядом Женя, и когда гаишник собирался поставить мне «дырку», вышел из машины.

«Мишаня, а где тут у вас сигареты можно купить?» — спросил он своим неподражаемым голосом. Гаишник и дружинники буквально обалдели. «Вот здесь, Евгений Александрович, вот магазин «Табак», а гаишник, улыбаясь, вернул мне права, взял под козырек и ласково и доверительно порекомендовал: «Езжайте осторожней, Михаил Самуилович, такого человека везёте…»

Как-то Евстигнеев с женой Лилей и дочкой Машей приехали на машине в Ленинград. Они должны были переночевать у нас, а утром ехать в Карелию, в дом отдыха в Сартовало. Я ужасно нервничал. Дело в том, что в то лето каждую ночь у машин снимали стёкла. Это была какая-то жуткая эпидемия. Мы с Евстигнеевым пошли в находящееся рядом отделение милиции и обратился к дежурному: «Товарищ капитан, вот народный артист Евгений Евстигнеев проездом из Москвы. Нельзя ли на одну ночь поставить его „Мерседес“ (в то время — это была редкость) у милиции?»

«Да, пожалуйста, поставьте на служебную стоянку».

Все решилось идеально, но я почувствовал, что Женя был задет некоторым равнодушием дежурного. «Так мы можем поставить машину?» — ещё раз спросил он своим неподражаемым голосом. «Да, да, я же сказал» — ответил дежурный, не поднимая головы (он что-то писал). Но когда мы вышли на улицу, то увидели, как из всех окон буквально вываливались милиционеры и паспортистки и бурно приветствовали Евстигнеева. «Узнали» — весело подмигнул он мне.

При этом он был удивительно прост, доброжелателен, естественен.

Сам же он считался в театральных кругах таким Актер Актерычем, эдаким гениальным инструментом. «Он в другие театры не ходит, да и у нас не все спектакли видел» — шутил Олег Ефремов.

Он не был тусовщиком, не писал статьи, не давал глубокомысленных интервью.

«Я характерный актер, потому и роли играю разные. Актер должен уметь и хотеть играть всё, и Шекспира, и Шкваркина».

После спектакля «На дне» мы с женой, потрясенные его Сатиным всё ночь просидели у него в номере. Он говорил, что Козинцев пробовал его на роль Короля Лира, но предпочел вялого эстонского актера Ярвида. «Зря он меня не взял…» И он всю ночь говорил о роли, проигрывал целые монологи, показывал, и можно было только поражаться невероятно умному, страстному пониманию этой роли. Это была бы гениальная работа.