Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

Я снова начала запинаться и не смогла закончить фразу. Мистер Киммель подошел ко мне и протянул пять центов.

„Пойди и купи себе мороженое“, — сказал он.

Я бросила монетку ему в лицо и выбежала из комнаты.

Я рыдала в постели всю ночь и хотела умереть. Я думала: „Неужели нет никого, кому я могу рассказать о том, что случилось?“ Мне хотелось кричать. Но я не закричала.

Через неделю вся семья, включая мистера Киммеля, отправилась на собрание религиозного возрождения в большом шатре. „Тетя“ настаивала, чтобы я пошла с ними.

Народу было много. Все внимательно слушали проповедника. Он посвятил свою проповедь грешности всего земного. В заключение он призвал всех грешников выйти к алтарю Господню и покаяться.

Опережая всех, я бросилась к нему и начала рассказывать о моем „грехе“. „На колени, сестра“, — приказал он.

Я упала на колени и, захлебываясь, заговорила о мистере Киммеле, о том, как он надругался надо мной. Но другие „грешники“ толпились вокруг. Они тоже упали на колени, начали причитать о своих грехах и оттерли меня в сторону.

Я оглянулась и увидела, что мистер Киммель стоит среди несогрешивших и громко и благочестиво молит Бога о прощении чужих грехов».

Время шло, девочка становилась подростком, подросток постепенно превращался в девушку. Волнующие перемены в жизни Норма Джин отразила в следующем рассказе.

«В двенадцать лет я выглядела на все семнадцать. Мое тело уже вполне оформилось. Но никто, кроме меня, этого не знал. Я по-прежнему носила приютскую форму — синее платье и кофточку, так что я была похожа на дылду-переростка.

У меня не было денег. Другие девочки ездили в школу на автобусе. Я же не могла заплатить даже десять центов за проезд. В любую погоду я вышагивала две мили от дома моей „тети“ до школы.

Я ненавидела ходить пешком, я ненавидела школу. У меня не было друзей. Одноклассники редко заговаривали со мной и никогда не принимали в свои игры. Никто и никогда не провожал меня домой и никто не приглашал к себе. Отчасти потому, что я жила в бедном районе, где в основном селились мексиканцы и японцы. Другая причина — я не умела улыбаться.

Однажды сапожник, стоявший на пороге своей мастерской, остановил меня по дороге в школу.

„Как тебя зовут?“ — спросил он.

„Норма“.

„А фамилия?“

Я не хотела называть свою фамилию — Мортенсон, — потому что это была не фамилия человека в ковбойской шляпе и с усиками. Так что я ничего не ответила.

„Ты странный ребенок. Я наблюдаю за тобой каждый день, когда ты проходишь мимо, и никогда не видел, чтобы ты улыбалась. Так ты ничего не добьешься в жизни“.

Я направилась в школу, ненавидя сапожника.

В школе одноклассники часто шептались между собой, хихикали, уставившись на меня. Они называли меня идиоткой и надсмехались над моей приютской одеждой. Мне было безразлично, что они считают меня идиоткой. Я знала, что это неправда.

Однажды утром оказалось, что обе мои белые блузки порвались, и если бы я принялась их чинить, то опоздала бы в школу. Я попросила одну из моих „сестер“ одолжить мне что-нибудь из одежды. Она была моей ровесницей, но поменьше.

Я пришла в школу, как раз когда начинался урок математики. Пока я шла по классу на свое место, все на меня уставились, словно у меня вдруг выросли две головы. Отчасти это так и было. Округлости выступали под облегающим свитером.

На перемене полдюжины мальчишек окружили меня. Они шутили и сверлили глазами мой свитер, как будто это была золотая жила. Я уже знала, что у меня довольно большая грудь, но не придавала этому значения. Но она произвела сильное впечатление на моих одноклассников.

После школы четверо мальчиков провожали меня домой пешком, везя свои велосипеды. Я была в восторге, но не показывала виду, будто все это было в порядке вещей.

На следующей неделе сапожник снова меня остановил.

„Я вижу, ты послушалась моего совета, — сказал он. — Все получается намного лучше, если ты улыбаешься людям“.

Я заметила, что он тоже посматривает на мой свитер. Я пока еще не вернула его моей „сестре“.

После этого и школа, и моя жизнь изменились. Девочки, у которых были братья, стали приглашать меня в гости, где я знакомилась и с их родителями. А четверо или пятеро мальчиков постоянно ошивались около моего дома. Мы играли в разные игры на улице или стояли под деревьями и разговаривали до самого ужина.

Я не видела никакого сексуального подтекста в том, что они внезапно заинтересовались мной. У меня и в голове не было никаких мыслей о сексе. Я не знала, что существует связь между телом и сексом. Это как если бы у меня таинственным образом появился друг, некий волшебный друг. Спустя несколько недель как-то утром перед зеркалом я подкрасила губы. Я также подвела свои светлые брови. У меня не было денег на одежду и у меня не было никакой одежды, кроме приютской формы и единственного свитера. Вот почему губная помада и косметика были для меня как одежда. Я чувствовала, что они украшают меня, как если бы я надела настоящее нарядное платье.