Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

В конце концов я решила, что ребята так ко мне шьются потому, что я сирота и некому ни позаботиться обо мне, ни прогнать их. В результате я стала относиться к моим ухажерам очень холодно. Но ни холодность, ни откровенное пренебрежение, ни крики — „убирайтесь отсюда“, „не приставайте ко мне“, „не хочу целоваться с открытым ртом“, — ни мое холодное отношение ничего не меняли. Мальчишки преследовали меня, словно я была вампиром с розой в зубах.

Девочки в школе тоже были проблемой, но тут я, по крайней мере, все понимала. Чем старше я становилась, тем сильнее они меня не любили. Теперь меня никто не обвинял в краже щетки для волос, десяти центов или ожерелья. Зато меня обвиняли в краже их молодых людей.

Тетя Грэйс посоветовала мне, как выйти из положения.

„Тебе надо замуж“, — сказала она.

„Я слишком молода“, — ответила я. Мне было тогда всего пятнадцать.

„Я так не думаю“, — засмеялась тетя Грэйс.

„К тому же я не вижу никого, кто хотел бы взять меня замуж“.

„Нет, такой человек есть“, — парировала тетя Грэйс.

„Кто?“

„Джим“, — ответила тетя Грэйс.

Так звали мистера Догерти. Он жил неподалеку. Он был взрослый, вежливый и даже симпатичный на вид.

„Но Джим ухаживает за моей „сестрой““, — недоумевала я.

„Но ведь это тебя, а не ее он пригласил на футбольный матч“, — не сдавалась тетя Грэйс.

„Это было так безнадежно скучно, — ответила я. — Он такой же, как и все другие, только выше ростом и вежливее“.

„Вежливость — очень большое достоинство мужчины“, — не сдавалась тетя Грэйс.

„Дядя“ и „тетя“, с которыми я жила последнее время — моя девятая приемная семья, — помогли мне принять решение. Они готовились к переезду в другой город. Это значило, что придется вернуться в приют и ждать, пока не найдется очередная семья, готовая „удочерить“ меня за пять долларов.

Я вышла замуж за Джима Догерти.

Первое следствие моего замужества — я стала еще меньше интересоваться сексом. Мой муж или этого не замечал, или не обращал на это внимания. Мы оба были слишком молоды, чтобы открыто обсуждать такую щепетильную тему.

На самом деле наш брак был своего рода дружбой с сексуальными привилегиями. Позднее я узнала, что многие браки только этим и ограничиваются. И что большинство мужей хороши как любовники, только если они обманывают своих жен.

Родителям Джима я не особенно нравилась, и я их за это не виню. Я была странной женой. Я не любила взрослых — я предпочитала лучше мыть посуду, чем сидеть и разговаривать с ними. Как только они начинали играть в карты или ссориться, я старалась выскользнуть из дома, чтобы поиграть с детьми на улице. Я любила общаться с мальчиками и девочками моложе меня. Я играла с ними до тех пор, пока муж не выходил и не звал меня домой.

Мой брак не причинил мне боли, но и не принес счастья. Мы с мужем редко разговаривали. И не потому, что мы ссорились. Просто нам нечего было сказать друг другу. Позднее я видела много супружеских пар, похожих на нас с Джимом. Я бы сказала, что самые прочные браки те, что скреплены молчанием.

Самое важное, что принес этот брак, он навсегда покончил с моим статусом сироты. За это я была благодарна Джиму. Он был моим Лохинваром [8] Лохинвар — герой баллады из пятой песни поэмы Вальтера Скотта «Марнион» (1808) — молодой, мужественный рыцарь, похитивший свою возлюбленную Элен прямо из-под венца. , освободившим меня от синих платьев и белых кофточек.

Все мои советчики оказались правы в том, что брак положил конец моей популярности как соблазнительницы. Мальчишки не приставали к миссис Догерти. Как будто роза выпала из моих губ».

Брак с Догерти оказался удобным для молодой девушки, но не стал важным событием в жизни Мэрилин. Супруги и спали-то вместе всего несколько раз: из-за начавшейся войны и незрелости молодых брак не был полностью реализован. Конец замужества был не за горами…

«В 1944 году Джим поступил в торговый флот, а я устроилась на фабрику, изготовлявшую парашюты. Мировая война разгорелась не на шутку. Сражения выигрывались и проигрывались. Музыкальные автоматы глотали монетки и наяривали модные песенки. У людей возбужденно горели глаза.

На работе я носила комбинезон. Я была удивлена, что начальство на этом настаивало. Наряжать девушек в комбинезон — все равно что заставлять их работать в трико, особенно если девушка умеет его носить. В роли инспектора парашютного цеха я словно опять оказалась на уроке математики. Мужчины увивались вокруг меня точно так же, как когда-то ученики старших классов.