Геннадий Прашкевич - Азбука вины

От такого вопроса я просто обалдел: «Кто? Шагал? Не знаю».

Моё тотальное незнание неприятно поразило шотландцев. Тогда я привёл их на берег холодного, продутого всеми ветрами Обского моря. Пусть отдохнут от урбанизма, думал я. Шотландцы мёрзли, отворачивались от сизой воды, поднимали легкие профсоюзные воротники, но рыбаки, рассеянные на лодках по всему пространству моря, их заинтересовали.

«Они члены профсоюза?»

Как мог я признаться, что все эти люди, неважно, члены профсоюза или нет, попросту сбежали с работы? Рыбалка интереснее. Но я пояснил: когда много работаешь, то и отдыхать надо много. У нас много отдыхают, пояснил, чтобы потом много работать. Джон Сильвер в ответ на это недоуменно засопел, а его приятель, поддёрнув юбку, нахмурился.

«В такое время суток, — осторожно закинул он удочку, — в Сибири можно выпить чашку горячего чая?»

Я обеспокоился.

Но столовая Дома учёных работала.

«А в такое время суток у вас в Сибири можно выпить чашку чая с молоком?»

Теперь я обеспокоился серьёзнее. И отправился к юной официантке Люсе. А опытная официантка Люся поинтересовалась: «Иностранцы?» И я честно ответил: «Лютые». И она понимающе улыбнулась: «Значит, им повезло. Вот держи. Я молоко домой купила, но иностранцам отдам».

Святая душа. На таких, как она, вся Русь стоит — от Бреста до Уэлена.

А на таких, как Сильвер и Дункан, стоит только их профсоюзная Шотландия.

«Почему у вас не видно нищих? — обижались они. — А где заключённые в кандалах? А где большие медведи на улицах? Где монахи в чёрном?»

Старичок был.

С женой был, дочерей имел.

Купаться пошёл, вдруг совсем пропал.

Старуха пошла искать старичка, тоже пропала. Дочь пошла искать и пропала. Может, сказочный старичок их украл. Может, дед сендушный босоногий, глупый. Вторая дочь отправилась вслед за ними, исчезла. И третья не вернулась.

Так, плача, искали.

Так, странствуя, умерли.

«В коробье у меня кабалы на промышленных людей, да закладная на ясыря — якуцкую жёнку именем Бычия, да пищаль винтовка добрая. Ещё шубенко пупчатое, покрыто зипуном вишнёвым. А что останетца, — так трогательно наказывал землепроходец Михайла Захаров, — то разделить в четыре монастыря: Троице живоначальной и Сергию чюдотворцу, архимариту и келарю еже о Христе з братнею. А они бы положили к Солекамской на Пыскорь в монастырь 20 рублёв, и в Соловецкий монастырь 20 рублёв, и Кирилу и Афанасию в монастырь 15 рублёв, и Николе в Ныром в Чердынь 5 рублев, и ещё Егорию на городище 5 рублёв. А роду и племени в мой живот никому не вступатца, — предупреждал умирающий, — потому что роду нет ближнего, одна мать жива осталась. И буде мать моя всё ещё жива, взять её в монастырь к Троице Сергию. И где изустная паметь выляжет, тут по ней суд и правеж».

Сибирь. Семнадцатый век.

Ледяная пустыня, холод, снега.

Траурные лиственницы по горизонту.

Пробежит олешек, оставит след, рассеется, как дым, тучка.

Устроиться официантом в кафе — на всё лето!

В 1984 году мечта моего друга Бори Завгороднего стала явью.

Жаркий волгоградский вечер. Открытая терраса, уютные столики, две дамы в белом требуют бутылку розового шампанского. У Бори есть будущее. Теперь он заработает на книги, на жизнь, теперь он много заработает, почему нет? Поглядывая на чудесных изящных дам в белом, он (про себя, но торжествующе) прикидывает, какими окажутся первые чаевые? Элегантно перебросив салфетку через левую руку, в правой на подносе — розовое шампанское, подлетает к столику.

Дамы кивают: «Откройте, пожалуйста».

Боря открывает бутылку, и розовое шампанское сразу и полностью уходит на красивые белые костюмы дам.

Секунда молчания. Всего секунда.

Господь не отпускает много времени на исправление даже невольной вины.

Но тому, кто кажется ему существом достойным, он, конечно, подбрасывает подсказку. Вот Боря и расслышал никому больше не слышимый глас:

«Заказ повторять будете?»

Маленькая Саша (племянница) идёт по улице с мамой.

У магазина остановился мальчик из её детсадовской группы.

«Ва-а-анечкаааа!» — с невыразимой нежностью восклицает Саша.

«Какой ещё Ванечка?» — поражённая её нежностью восклицает мама.

И спохватившись, уже небрежно, уклончиво, как и подобает вести себя юной особе, Саша отвечает: «Да так, дурачок один!»