Игорь Добролюбов - Осколки памяти

С ребятишками всегда работать очень интересно: органичные, как щенки, такие неожиданные, естествен­ные, переиграть их невозможно.

Когда у тебя снимаются дети, к ним надо относить­ся серьезно. К каждому ребенку нужен свой подход, и каждого нужно, понаблюдав внимательно, разгадать. Скажем, должна была у нас по сценарию плакать ма­лышка: Иван Макарович бежал за водой, а девочка, ос­тавшись одна, в испуге заливалась слезами на ступеньке поезда.

Вот привезли ка съемочную площадку малюсенькую девочку со старшей сестрой, и малышка не отпускала ее ни на шаг. Ну, как заставить плакать этого человечка? Пришлось идти на следующий трюк: договорились, что сестренка залезет в вагон вместе с младшенькой, по на­шей команде быстро выскочит и оставит ее в тамбуре одну. И такой был рев! Та топала ножками, плакала так, что слезы лились градом. А мы снимаем...

Жестокий маневр, но рыдания были грандиозные. Сыграть это невозможно, это нужно чувствовать, а она могла прочувствовать это по отношению к своей сестре. Через секунду мы возвратили ей старшую сестренку, вся­ко умасливали. Приемчики довольно тяжелые, правду вам скажу. Чувствуешь себя подчас жестоким человеком, а другого выхода нет.

Дима Зайцев

Съемки проходили во Владимирской области. Мес­та дивные, и не было разрухи, чувствовался тыл, не на­рушенная войной жизнь.

Я знал, что в Суздале, во Владимире - в прекрасных русских городах "Золотого Кольца" - обязательно най­дешь и великолепные старинные здания, и наше нищен­ство кошмарное, так что во время съемок нам даже не пришлось практически ничего сооружать, все было на­стоящее: и деревянные домишки, и лестница, на которой был снят тот пробег, и завод, куда пришел работать Иван Макарович.

С лестницей был сделан фокус: она дважды повто­ряется. Мальчонка бежит - стоп, и еще раз бежит. Смон­тировали, и получился длинный эмоциональный пробег под текст Левитана и прекрасную музыку Рафаила Ко­зака,

Сцена была мастерски снята Димой Зайцевым, мо­лодым оператором с фантазией и хорошим глазом. Ког­да я получил возможность снимать "Ивана Макаровича", оператора у меня не было, и ребята-вгиковцы посовето­вали третьекурсника, даже не дипломника, но очень та­лантливого парня - минчанина Диму Зайцева. Ребята уверяли, что будет сделано хорошо. Сам я с Димой был знаком не близко, но знал его отца, художника Зайцева и перед студийным начальством поклялся, что будет сра­ботано на уровне, кричал, что отвечаю я, что я его работы видел. А я ни одной работы не видел: ребятам поверил - раз, а во-вторых, снимать со вгиковцем - это всегда хо­рошо.

И Дима снял картину прекрасно. Действительно, он - оператор божьей милостью. Сейчас, в силу того что студия "Беларусьфильм" пребывает в плачевном состоя­нии, он, такой талантливый парень, мается. У нас было несколько первоклассных операторов, но иных уж нет, а те далече. Димка здесь вот, ищет сценарии, в режиссерскую шкуру даже вынужден был влезть, а его беречь нуж­но было, давать операторскую работу с хорошими режис­серами, с хорошей драматургией, тогда он блистал бы.

"Песня про треугольник"

С "Иваном Макаровичем" связана одна грустная ис­тория. В Минске был как-то Володя Высоцкий, и я, рас­сказав ему о картине, попросил написать к ней песню - послание с фронта домой. Он сказал: "Хорошо", и вскоре была готова "Песня про треугольник". Володя ее сам на­пел и на гитаре наиграл, а в фильме песню пел под гар­мошку на базаре Иван Макарович, чтобы заработать ста­кан молока для беспризорного парнишки, которого он пригрел по дороге.

Присели они возле тетеньки с трехлитровой буты­лью молока, мальчонка поет - женщины плачут, слезы вытирают, А тут эшелон подошел, торгующий люд побе­жал к покупателю, и хозяйка молочной бутыли пацанов отогнала - не мешайте. Тогда Ванька достал рогатку - он ведь был настоящий парень, - зарядил ее и мастерски, уверенно стрельнул в эту бутылку. Вдребезги раско­лотил, дескать, вас же для ребенка просили, а вы не дали.

Вот вся сцена, больше ничего не было. Но либо от факта звучания песни Высоцкого, который тогда под за­претом был, либо оттого, что мальчик совершает нехоро­ший, на взгляд редактрис, поступок (мне причин не объяс­няли), этот эпизод заставили из картины вынуть. Иначе картину не принимали.

В Москве, в редактуре Госкино СССР с нами раз­говаривали очень определенно: "Значит, так. Поезжай­те домой в Минск, вырежьте эту сцену и вырезанную часть привезите, тогда будем дальше вести разговор". Не доверяли. Привозил. Помню, главная редакторша посмотрела три минуты, и все - что хотела, она полу­чила.