А из картины вырван кусок сердца.
Сердце ёкнуть должно!
Монтировала картину Людмила Зиновьевна Печиева, постоянный монтажер нашего великого режиссера Всеволода Илларионовича Пудовкина.
После "Иду искать" я понял, что монтажу надо бы поучиться еще, и тогда, уже по собственной инициативе, я пригласил Людмилу Зиновьевну - совершенно очаровательную и легкую в общении женщину.
- Людмила Зиновьевна, скажите, как монтировал Пудовкин? - спрашивал я ее.
- Я ж была молодая, тоже спрашивала: "Как? Почему вот тут резать надо, а вот тут нет?" Он говорил: "Да отстань! Откуда я знаю? Сердце тут у меня ёкнуло".
И я понял, что монтаж - это штука сердечная, в нем важны не сантиметры, не миллиметры - сердце ёкнуть должно.
Вот так и сложилась картина. А две великие женщины - Людмила Зиновьевна Печиева и Ева Михайловна Ладыжинская, монтировавшая "Иду искать", - обучали своему искусству наших девочек, молодых монтажеров и ассистенток, которые просто прилипали к ним.
Для меня это тоже было полезно: глядя на этих великих мастеров, я понимал, как создается пауза, как рождается движение. Это то, что передается из рук в руки. В кинематографе многие профессии передаются из рук в руки, чего, к сожалению, сейчас на студии не делается, а тогдашние девочки сегодня уже на пенсии.
Венеция
Выход "Ивана Макаровича" как раз подоспел к зональному фестивалю республик Прибалтики, Молдавии и Белоруссии, куда все студии должны были представить свои картины, в том числе по одной детской. И вот "Ивана Макаровича", от отчаяния, пустили, а он возьми да и получи там Первую премию. Я вдруг стал лауреатом фестиваля, и это после того, как была задвинута "Иду искать".
Затем - Всесоюзный фестиваль, на который каждая республика должна была выставить программу: полнометражная картина, документальная, мультипликационная и детская. В разряде "детское кино" снова был представлен "Иван Макарович", который и тут завоевал Первую премию. Приз вручал сам Рошаль.
А дальше я узнаю, что картину делегируют на международный кинофестиваль в Венецию. Это целая история.
Предупредили, что все участники фестиваля должны быть во фраках или в смокингах, на худой конец (третий сорт) - в черном костюме. Но где было взять фрак? Да и не носил я их никогда. В общем, купили мы тогда с домашними к Венеции черненький костюмчик, Неллина сестра-мастерица сделала изумительную бабочку...
Все делалось тонко. Сообщали, что, мол, в Москве ждут, но документы мои в отделе выезда Госкино задерживаются. А тут еще неожиданно приходит известие: в Венеции холера, надо сделать прививку. Я поутрянке бегом в больницу.
- Здесь прививки делают?
- Здесь, - отвечает мне молодой парень, врач, пребывающий, похоже, в состоянии похмелья.
- Мне от холеры.
А вижу, он плоховат. Я сбегал, принес бутылочку коньячка. Он выпил, стал смелее:
- Давай!
Сделал мне укол и говорит:
- Да, кстати. Тут два укола надо делать: сначала посмотрим реакцию, а затем второй через две недели.
- Некогда, дорогой мой! Фестиваль! Венеция! Давай сразу оба.
- Будет плохо.
- Да ладно.
Он мне тут же делает второй укол, и мы с ним расстаемся в мире и согласии. Прихожу я домой, и что-то мне начинает плохеть. Лежу пластом, в глазах только белое и черное - широченные зрачки на фоне белого яблока, ломает, коленки прижимаю к подбородку...
А фестиваль, оказывается, во всю идет!.. Все давно уехали...
Утро. Дождь. Взяв газету из почтового ящика, я выбежал из подъезда, добежал под дождиком до троллейбуса, вскочил, разворачиваю первую страницу и вдруг - как будто туда и смотрел - читаю сообщение о том, что на кинофестивале в Венеции картина "Иван Макарович" получила приз. Я обалдел.
На газету капали и расплывались в большие пятна капли дождя - как слезы.
Получил телеграмму с поздравлением от молодого московского режиссера Саши Файнциммера, который в это время где-то в Литве снимал картину. Вот и весь фестиваль.
Я полагаю, приятно съездить в Венецию за государственный счет; ну, подумаешь, какого-то там стручка нет - и ладно. Я как-то в Госкино в Москве говорю: "Ну, как же так? Картина была там, а я был здесь. Она приз получила, а я вот как стоял тут, так и стою". Мне, наивному дураку, отвечают: "Не волнуйтесь. Можете не сомневаться, что вашу картину представляли вполне достойные люди". Я охотно верю, что они достойные, но картина-то моя!
Я уже это все забывать стал, как однажды, по каким-то делам находясь в Госкино СССР, в коридоре сталкиваюсь с женщиной. Крупная такая дама.
Читать дальше