Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани

Учительницей литературы у нас была Ольга Николаевна. Толстенькая старушка, мяконькая бабулечка. Между реденьких волос лысинка посверкивает. Она была добрая, не придиралась и очень интересно рассказывала. В шестом и седьмом классе мы много учили наизусть. И стихи, и прозу. «Редкая птица долетит до середины Днепра», Лермонтова, монологи Чацкого. Наверное, 30—35 довольно больших кусков. Мне нравилось. Я их читала громко, «с выражением», отчетливо, как бы обращаясь к толпе с трибуны: «А вы, презрен-н-н-ные потомки…»

До сих пор удивляюсь, как некоторые выступают перед залом, а сказать громко и внятно не могут. Бормочут что-то.

Папа купил десятитомник Маяковского в красном переплете. Я увидела, что в последнем томе не стихи — а письма и речи. Интересно! И стала читать последний том. И сразу же мне попалась какая-то совершенно людоедская речь Маяковского по поводу германской войны. Призыв не просто к войне — а к убийству. Ну нет. Человек, который выкрикивает такое, не поэт. Поискала что-то о нем. И вижу: наглое, хулиганское поведение! Если бы в школе кто-нибудь так себя вел — что бы было? А это же поэт, а не шпана какая-то. Маяковский для меня выпал из поэтов навеки.

Теперь-то я знаю: кто кричит и изображает себя большим и наглым — тот на самом деле слабак. Сильного духом человека видно сразу. Он — спокоен, ему не нужны эти спектакли. Его все слушаются и сами не понимают почему.

И вот в классе нам задают учить Маяковского. «Акулову гору». Ну уж нет. Не буду. Ольга Николаевна начинает спрашивать. Всех подряд. Каждый из 36 учеников должен был встать и рассказать наизусть эту «гору». Только не я!

Доходит до меня очередь.

— Я не выучила.

— Почему?

Ольга Николаевна искренне удивлена. Я всегда хорошо отвечала. И конечно же, я на самом деле могла рассказать. Попробуй не запомни, если двадцать человек только что повторили! Но я уже закусила удила.

— Ну ладно, ответишь завтра, — спасает меня Ольга Николаевна.

— Нет, не буду.

— Но почему?

— Я не люблю Маяковского.

Вероятно, Ольга Николаевна поставила мне заслуженную двойку, не помню, но это было совершенно не важно.

Кончился учебный год, сдаем экзамены. Русский устный и литература. Вытаскиваю билет. Там, ясное дело, Маяковский, «Акулова гора». Деваться некуда.

— Я не знаю.

— Тогда расскажи «На смерть поэта».

Рассказываю.

— А «Три пальмы»?

Пожалуйста.

— «У парадного подъезда»!

— Монолог Чацкого.

— Письмо Татьяны.

— «Скажи-ка, дядя…»

— «Птица-тройка».

Где-то на 15-м произведении отпустили меня с миром и даже пятерку поставили.

Бедная Ольга Николаевна! Теперь-то я понимаю. Это же экзамен, комиссия сидит, это она со мной вместе отвечает комиссии. А я устраиваю такое представление! Но тогда меня занесло. Я правда не люблю Маяковского до сих пор. Такого типа люди и позже мне встречались. Я с ними не то чтобы ссорилась — нет. Просто не общалась. Они всегда были совершенно чужими. Даже чуждыми.

Вот что я никогда не могла понять, зачем надо зубрить правила, все эти дурацкие «ут — ют» и «ать — ять». Ведь и так видно, что правильно, а что нет. Сомневаешься? Напиши на бумажке так и эдак, и сразу увидишь, что правильно, а что нет. С глаголами мне повезло. В Изюме мы их еще не проходили, а в Ленинграде уже прошли в прошлом году, в пятом классе. Такое облегчение! Ведь если, чтоб правильно написать, надо вспоминать всякие там спряжения — это только хуже, потому что «мозга за мозгу зацепляется». Вместо одного непонятного надо два непонятных вызубрить. Ведь правила эти никто не помнит. Если бы смысл нам объясняли, тогда бы запомнилось само.

Иногда я сама себе такие объяснения придумывала. Например, «пишите» и «пишете». Понятно же, что «пишИте» — это я вам приказываю. А «пИшете» — это вы этим занимаетесь. Всю жизнь или вот сейчас. Я люблю понятное. А те, кто тогда правила вызубрил не понимая, — до сих пор путают эти слова.

В шестом классе география у нас была не простая, а «экономическая». То есть надо было помнить, где какие ископаемые добывают, где что производят, где что строят. Опять зубрежка. Зачем? Ну вызубрим, а через год или пусть через десять лет все изменится. Одни ископаемые кончатся, другие новые найдут. Географичка наша, Олимпиада Максимовна, проводит со мной «беседу»:

— Ну ты же можешь хорошо учиться, почему же…