Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

La vie est une maladie sexuellement transmissible constamment mortelle («Жизнь – болезнь, которая передается половым путем и оканчивается смертью») (Paris: Editions Stock, 1999).

Показанная в одной программе с «Миражами» Лифаря, «Буря» была прохладно принята французами; она вызвала шумную враждебную реакцию со стороны части зрителей, а критики сочли ее напыщенной и претенциозной. По сравнению с «Бурей», писал один критик, балет Лифаря 40-летней давности кажется подлинно современным произведением. Джон Персивал искренне удивлялся: почему зрители, которые отвергли балет Нуреева, с такой теплотой принимают устаревшие, «монументально глупые» «Миражи»?

Гаргуйадами, ронд-де-жамбами, пти батманами на полупальцах (фр.).

Когда Платель танцевала «Лебединое озеро» с «Королевским балетом», она хотела исполнить па-де-де Бурмейстера, но Рудольф настоял, чтобы Мерл Парк научила ее английской версии (Николая Сергеева). «Он сказал, тебе нужно только учиться – учиться, учиться, учиться. А когда станешь старше, будешь выбирать».

Директриса невзлюбила Рудольфа с их первой встречи в 1961 г. Когда они ужинали у нее дома с Клер Мотт и Пьером Лакоттом, ее разозлила его самоуверенность, что позже усугубилось тем, что одним из премьеров труппы де Куэваса, которого совершенно затмил Рудольф, был ее будущий муж Сергей Головин. «За одну ночь он как будто устарел», – говорит Роберт Денверс.

Когда Руди решил вернуться в Париж, Рудольф по-медвежьи обнял его в знак благодарности, и премьера «Ничейной земли» состоялась 16 апреля 1984 г.

Рудольф подозревал, что за подобными отзывами стоит Лифарь, который не имел успеха ни в Англии, ни в Америке. «Все французские балетные критики были его большими друзьями».

Александер Грант был у Аштона, когда Рудольф пришел к нему, чтобы спросить, можно ли ему поставить «Тщетную предосторожность». Фредди ничего не ответил, и Рудольф принял его молчание за знак согласия. Он объявил об этом в прессе, Фредди узнал и страшно разозлился. Он запретил Рудольфу ставить «Тщетную предосторожность», и Рудольфу пришлось взять другую версию (Джозефа Ладзини).

2 Рудольф должен был танцевать партию Будды в «Игре теней», но, видимо, из-за дурных предчувствий Тюдора замысел не осуществился. «Бог знает, что они собираются сделать с «Игрой теней» и безмятежным спокойствием Будды, если его будет исполнять Рудольф со своим искаженным лицом, – сказал хореограф Мод. – И вот, раз во Франции мной всегда пренебрегали, намного хуже уже не будет».

Старый мошенник (фр.).

В апреле 1986 г. Роза согласилась принять французское гражданство – это было первым шагом к согласию на развод.

Через три месяца на сцене Метрополитен-оперы в Нью-Йорке Рудольф торжественно объявил, что повышает Легри в звезды. Однако Эрик Вю-Ан, которого так и не повысили из вторых солистов, решил уйти.

В числе других замечаний, какие он выдвигает в письме в свою защиту, Рудольф пишет: «Ролан Пети притворяется, что забрал свои балеты из репертуара Оперы, потому что «я его оскорбил». На самом деле Пети изъял свои балеты после ссоры с Бернаром Лефортом в 1981 или 1982 г. – меня тогда там еще не было… [И] как можно верить, что я «ненавижу» танцовщика Эрика Вю-Ана, когда я сам повысил его, послав его в Венскую оперу танцевать «Дон К.»?»

Исключением был «Хрустальный дворец», шедевр в четырех элементах на музыку Бизе («Симфония до мажор» – теперь балет называется именно так), который Баланчин создал для Парижской оперы в июле 1947 г. Включив его в программу нью-йоркских гастролей, Рудольф добился оваций публики.

Позже в интервью он отвечал не так уклончиво: «По-моему, не только России, но и всему миру повезло в том, что лидером этой страны стал Горбачев. По-моему, он заслуживает Нобелевской премии или чего-нибудь в этом роде» (Интервью нидерландскому телевидению). А Линн Барбер Рудольф сказал: «К сожалению, он [Горбачев] не всегда был последовательным, но это была большая веха. Русские не готовы, они совершенно не образованны, они не умеют думать сами».

И не только для Рудольфа. Ростропович, которому Луиджи сказал, что Рудольф едет в Уфу, не мог в это поверить. «Не может быть! – повторял он. – Нет, нет! Не может быть!» (Диана Солуэй. Нуреев).